летописи перемешаны года и этот поход 1442 года должно отнести к 1440, после которого и был заключен наш договор, то все объяснится легко и естественно: в 1439 году Улу-Махмет осаждал Москву, Шемяка не явился на помощь, за что тотчас же в. князь пошел на него и прогнал в Новгородскую область; потом Шемяка, оправившись, явился сам под Москвою и заключил мир.

Как бы то ни было, мы уже сказали, что подобные борьбы оканчиваются только гибелью одного из соперников. В 1445 году Шемяка мог думать, что благоприятная ему судьба внезапною, неожиданною развязкою борьбы освобождает его навсегда от соперника. Недавно установленная в Казани Орда своими грабительствами нс давала покоя восточным пределам московских владений, областям нижегородским и муромским. В 1445 году, узнав о движениях казанцев, в. князь с малым отрядом войска и князьями, двоюродными братьями Андреевичами и одним из внуков Владимира Храброго, выступил против хищников, причем посылал к Шемяке до 40 послов (?), зовя его на помощь: Шемяка не явился{753}. Близ Суздаля в. князь встретился с многочисленными татарскими полками, вступил в битву и, несмотря на отчаянное мужество, был подавлен числом врагов и весь израненный взят в плен{754}.

Казанский хан Махмет, доставши в руки в. князя и зная отношения его к Шемяке, отправил к последнему посла для переговоров насчет участи пленника. Шемяка обрадовался, принял посла с великою честию и отпустил его, по выражению летописца, «со всем лихом на в. князя», отправив в то же время в Казань своего дьяка хлопотать о том, «чтобы в. князю не выйти на в. княжение»{755}. Но хан хотел кончить дело как можно скорее и как можно скорее получить выгоды от своей победы, выгоды, разумеется, денежные, ибо о политической зависимости Москвы от Казани он не мог и мечтать; думая, что посол его, долго не возвращавшийся от Шемяки, убит последним, Махмет вступил в переговоры с своим пленником и согласился отпустить его в Москву. Касательно условий освобождения свидетельства разногласят: в большей части летописей сказано: «Царь Улу-Махмет и сын его утвердиша в. князя крестным целованием, что дати ему с себя окуп, сколько может»{756}. Но в некоторых означена огромная, по тогдашнему времени, сумма — 200 000 рублей{757}; намекается также и о других каких-то условиях, напр., в Новгороде: «а иное Бог весть, и они в себе». Вероятно, что хан выговорил себе также и земли в России на случай нового изгнания, ибо власть его в Казани не была утверждена вполне{758}; по крайней мере нельзя согласиться, чтоб окуп в. князя был умеренный, как говорит Карамзин.

Летописи единогласно говорят, что с в. князем выехали из Орды многие князья татарские со многими людьми{759}; и прежде Василий охотно принимал татарских князей в службу и давал им кормления — средство превосходное противопоставлять варварам варваров же, заставляя их биться за гражданственность, средство, которое Россия должна была употреблять и употреблять вследствие самого своего географического положения. Мы, разумеется, можем только хвалить Василия за употребление этого средства, но современники думали не так: мы видели, как они роптали на отца Василиева за то, что он давал литовским князьям богатые кормления; еще более возбудили их негодование подобные поступки Василия с татарами, ибо в них не могла погаснуть страшная ненависть к этим врагам, которые еще не оставляли тогда притязаний на господство над Русью, т. е. на безнаказанное насилие над ее жителями, и когда к тому еще огромные подати наложены были на народ, чтоб достать деньги для окупа, то негодование на в. князя обнаружилось в самых стенах Москвы: им спешил воспользоваться Шемяка.

Теперь более, чем когда-либо, Юрьевич должен был опасаться Василия, потому что послы его к хану казанскому были перехвачены и в. князь знал об его замыслах; но, занятый отношениями татарскими, он не мог еще думать о преследовании Димитрия: последний спешил предупредить его. Узнав, что в Москве образовалась партия людей, недовольных в. князем и, след., благоприятных ему, Шемяка начал сноситься с князем Борисом Тверским и сыном Андрея Димитриевича Иваном Можайским, у которого и прежде было нелюбье с в. к. Василием{760}. Он сообщил им слух, который носился тогда об условиях Василия с казанским ханом, условиях, преувеличенных до нелепости неблагонамеренными людьми: шла молва, будто в. князь обещал отдать хану все Московское княжество, а сам удовольствоваться Тверью{761}. Князья тверской и можайский поверили, или сочли полезным для себя поверить, и согласились действовать заодно с Шемякой и московскими недовольными, в числе которых были бояре, гости и даже чернецы{762}. Главными действователями при этом были бояре покойного князя Константина Дмитриевича.

Московские изменники дали знать союзным князьям, что Василий безо всякого опасения поехал молиться в Троицкий монастырь{763}; Шемяка и Можайский овладели врасплох Москвой, потом также нечаянно схватили в. князя у Троицы, привезли в Москву, ослепили и сослали в Углич. Шемяка поступил таким образом с Василием не из мщения за брата; он поступил с ним теперь точно так же, как поступил бы прежде, при первом торжестве отца своего Юрия, если б Морозов не уговорил последнего к снисходительности. В одной летописи, впрочем, приведены причины, по которым ослеплен был в. князь, они любопытны: «Почто еси татар привел на Русьскую землю и городы подавал еси им и волости в кормление; а татар и язык их паче меры любишь, а хрестиан без милости томишь, и злато и сребро татарам даешь? И за тый гнев, что ослепил Василья Юрьевича»{764}.

Торжество Шемяки, бывшее следствием заговора немногих недовольных, осмелившихся действовать во имя всех, не могло быть продолжительно. Двое малолетних сыновей Василия были спасены из Троицкого монастыря верными людьми и сданы на руки князьям Ряполовским, которые скрылись с ними в Муроме. Шемяка уговорил рязанского епископа Иону отправиться в Муром и вытребовать малюток у Ряполовских с обещанием дать им богатый удел; Иона уговорил Ряполовских уступить желанию Шемяки, поручившись святительским словом в исполнении его обещания; несмотря на то, Шемяка отослал их к отцу в Углич.

Тогда Ряполовские начали думать о средствах, как бы освободить в. князя. В самом начале торжества Шемяки брат жены Васильевой князь Василий Ярославич отъехал из Московского княжества в Литву; мы видели литовских князей в Москве, теперь видим обратное, и в. князья литовско-русские принимают московских выходцев точно так же, как московские