Варили для них жратву и сторожили виварий две старухи, торчащие все время в каком-то туповатом кайфе. Сперва я думал, они поддают потихоньку у себя в каморке, но потом, когда они ко мне присмотрелись и решили, что я не стукну начальству и вообще вполне безвреден, одна из них как-то заговорщически мне подмигнула, поманила в их закуток-кухоньку и предложила «нюхнуть эфирчику». Я почему-то вежливо отказался…

Как-то раз прибыл как обычно «живодерский» грузовик и я вел очередного пса в «карантин». Не знаю, какого хрена одной из старух там понадобилось, но она оказалась в узком грязном проходе между клетками. Пес у меня на удавке шел спокойно, но увидев старуху, рыкнул и рванулся к ней. А пес был здоровый… Старуха взвизгнула, крикнула: «Держи ее!..» — и кинулась бежать. Но бежать было некуда, кроме как в… раскрытую собачью клетку. Туда она и забралась, захлопнув за собой решетчатую дверцу. Собака у меня на удавке бесновалась, поставив лапы на прутья дверцы, но достать старуху не могла. Та вжалась спиной в заднюю кафельную стенку клетки и верещала:

— Души ее, суку, души…

Душить мне ее не хотелось — кстати, это был кобель, а не сука. Кроме того, меня вдруг поразила эта картина — картина, где все получилось наоборот. Человек и зверь, ненавидящие друг друга, разделенные решеткой — этого я тут уже насмотрелся, но в клетке всегда было животное, а человек — царь природы, венец, блядь, мироздания, — как и положено венцу, снаружи. Здесь все вышло шиворот-навыворот, неправильно, только… Мне вдруг показалось, что разницы — никакой. От перемены мест слагаемых… Ничего не меняется.

Я тупо смотрел на эту сцену, а старуха, перестав визжать, смотрела не на пса (тот уже впивался от ярости в железные прутья дверцы клыками), а на меня, не понимая, что со мной происходит, и не зная, чего от меня ждать. Он сломает зубы, как-то отстраненно, механически подумал я, и… Затянул удавку.

Через некоторое время пес отключился, рухнул на бок, из раскрывшейся пасти вывалился язык. Я открыл клетку, старуха бочком выбралась оттуда, и прошипев мне: «Ну, погоди, это тебе так не пройдет…», — заковыляла к выходу. Протискиваясь мимо лежащего на боку пса, она хотела было пнуть его ногой, уже занесла ногу в грязном валенке, но… кинула на меня быстрый взгляд и раздумала. Я глянул на пса, наклонился и ослабил удавку. Пес был жив — его бок приподнялся и опал, потом еще раз, потом он шумно задышал. Пока он не пришел в себя, я обхватил его под передние лапы и затащил в клетку. Там он несколько секунд полежал, потом приподнял голову, поднялся на нетвердые лапы, глянул на меня и… завилял хвостом. Я подмигнул ему и пошел за следующим.

А на другой день…

Я забыл про главное. Когда я только начинал там работать и старухи водили меня по двум помещениям вивария и все разъясняли, они указали мне на одну клетку и одна из них сказала:

— Эту не трогай…

В виварии стоял дикий лай — собаки скучали, томились целыми днями одни и появление каждого человека встречали громким лаем. Но пес в той клетке, на которую указала старуха, не лаял. Он сидел у задней стены, глухо ворча смотрел на нас, и глаза его горели лютой ненавистью.

— Вообще не выгуливать? — спросил я. А как же..?

— Да, никак, — махнула старуха рукой. — Он на всех кидается, никто его даже наверх, в лабораторию отвести не может. Надо усыплять, да у начальства руки не доходят. Ну, он и не ест почти… Сам сдохнет.

Ну, мое дело маленькое: понял — сполняй. Я и «сполнял», обходя эту клетку стороной… Правда, совсем «стороной» не получалось — его надо было кормить, и еще приходилось пускать воду из шланга, чтобы вымыть засранную клетку, прямо при нем, задевая его струей. Есть этот пес, правда, начал нормально, но злоба…

Однажды я пришел и увидел, что у него весь загривок в крови. Я подошел ближе. Пытаясь достать меня, он просунул голову в очень узкую щель между полом и дверцей и нижний прут впился ему прямо в кровавый загривок. Наверное, ему было жутко больно, но он даже не взвизгнул, а рыча, упорно пытался дотянуться до моих ног. Я поднес шланг к клетке и пес нехотя втянул голову обратно, еще сильнее поранив шею. Здорово же он нас ненавидел…

Видимо в тот же день, только после моего ухода, в виварии зачем-то сделали перестановку клеток. Наверное, хотели выровнять ряды (клетки были разной величины), или… Словом, небольшая перестройка — зав отделом техники безопасности вышел из запоя и решил продемонстрировать общественности, что он не дремлет на боевом посту. Занятный был мужик…

Как-то раз, месяца через два моей службы науке и прогрессу, он вызвал меня к себе на инструктаж. Я с интересом ждал, как он будет меня учить обращаться с собаками, но… Не дождался. Пожилой отставник-военный в кителе без погон, с отвислым красным носом, буркнул мне: «Садись», — сам сел за стол напротив и стал меня разглядывать. Потом спросил:

— Служил?

— Никак нет, — ответил я.

— Чего так?

— Мордой не вышел.

— Хохмач? — прищурился он.

— Есть немножко.

— Ладно… Пьешь?

— Бывает.

— А на рабочем месте?

— Некогда.

— Ты вот что… — он пожевал губами. — Ты… выпить — выпей, но чем старушки балуются — чтоб ни-ни. Понял?

— Понял. Я и не думал даже…

— Вот и не думай. Ты — парень молодой, тебе эта гадость ни к чему… Да… Ну, иди к своим собачкам. Небось думал, мозги тебе буду здесь ебать, а?

— Было, — честно сказал я. Он начал мне нравится.

— Ну, вот… А в армии не все дуболомы. Хотя… случается. Ну, иди-иди… он как-то загрустил и кинул быстрый взгляд на облезлый сейф в углу. — Мне работать надо.

Такой вот отставничок. Конечно, не полковник с нашей старой «дачи», но… В армии — не все дуболомы. Хотя и случается…

Словом, переставили клетки, перестроили всю малину, пришел я на следующий день, никто мне ничего не сказал, вывел первую четверку, вымыл пустые клетки и пошел отвязывать их от стены. Подходя к первой собаке, я машинально отметил, что она не бегает на поводке, а сидит и смотрит на меня. Странно, обычно они все всегда рады хоть чуть-чуть побегать, хоть на длинном поводке — после суток в клетке… Я оглядел пса и… Понял, кого я вывел.

Почему он не бросился на меня сразу — когда я открыл клетку и вывел его гулять? Почему не?.. Не знаю. Я — не кинолог. Он смотрел на меня в упор. Я вспомнил, что они не любят прямого взгляда в глаза и глянул чуть в сторону. Он выжидал. Он мог себе это позволить, а я — нет. Мне никто здесь не стал бы (да и не смог бы) помогать, и чем дольше я буду ждать в нерешительности, тем вернее он поймет, что я боюсь. А когда поймет, к нему уже не подойдешь. Поэтому подойти надо сейчас — сразу.

И я подошел. Не глядя на него, подошел к крюку и стал отвязывать его поводок, повернувшись к нему спиной. А он сидел и ждал, когда я отвяжу его и поведу обратно. И я отвел его обратно и дал миску с едой. А выгуляв всех остальных, снова подошел к его клетке, забрал пустую миску, впервые просунув руку, а не палку с крючком, в клетку, и под завистливый лай других собак, принес еще одну — полную.