– Болен? – переспросила она ошеломленно. – Нет, я ничего не знала.

Лэнгдон коротко рассказал ей о том, что нашел в туалетной комнате Эдмонда.

Амбра была поражена.

Рак поджелудочной? Так вот откуда бледность и худоба…

Удивительно, но Эдмонд ни словом не обмолвился о своей болезни. Теперь ей стало ясно, почему в последние месяцы он так напряженно работал. Эдмонд понимал, что его дни сочтены.

– Уинстон! – воскликнула Амбра. – Ты знал о болезни Эдмонда?

– Да. – Ответ последовал без промедления. – Это была его тайна. Он узнал, что болен, почти два года назад. Немедленно изменил систему питания, стал очень много работать. И переехал сюда, в лофт, где воздух стерилен, как в музее, и нет солнечного излучения. Ему важно было жить в затемненном помещении – препараты, которые он принимал, вызывают светочувствительность. Он опроверг прогнозы врачей – они отводили ему гораздо меньше времени. Но недавно он начал сдавать. Я изучил всю существующую в мире информацию о раке поджелудочной железы, на основе полученных данных проанализировал состояние Эдмонда и вычислил, что жить ему осталось девять дней.

Девять дней, подумала Амбра, охваченная чувством вины. Она вспомнила, как подшучивала над веганской диетой Эдмонда и над его страстью к работе. А человек умирал. Не щадя себя, стремился добиться последнего триумфа, пока время его не истечет.

Горькое осознание этой истины добавило Амбре решимости: они обязаны найти нужную строку и завершить то, что начал Эдмонд.

– Я пока не нашла ни одного сборника стихов, – сказала она Лэнгдону. – Только научные труды.

– У меня есть предположение: возможно, поэт, которого мы ищем – Фридрих Ницше. – И Лэнгдон рассказал Амбре про цитату в рамке над кроватью Эдмонда. – В этой цитате не сорок семь букв, но, судя по всему, Эдмонд был большим поклонником немецкого философа.

– Уинстон, ты можешь просмотреть все стихотворения Ницше и выбрать строки, в которых ровно сорок семь букв? – спросила Амбра.

– Конечно. В немецком оригинале или в английском переводе?

Амбра заколебалась.

– Начни с английского варианта, – предложил Лэнгдон. – Эдмонд собирался вводить код со своего смартфона. Набирать на клавиатуре немецкие умляуты[90] или эсцеты[91] было бы непросто.

Амбра кивнула. Логично.

– Есть результат, – почти сразу объявил Уинстон. – Я нашел около трехсот стихотворений в английском переводе и сто девяносто две строки, в которых ровно сорок семь букв.

Лэнгдон вздохнул:

– Неужели так много?

– Эдмонд описывал свою любимую стихотворную строку как пророчество… как предсказание, которое уже сбывается, – напомнила Амбра. – Есть что-то подходящее?

– Мне жаль, – ответил Уинстон, – но я не вижу ничего похожего на пророчество. Все эти строки тесно связаны с контекстом и представляют собой незаконченные мысли. Показать их вам?

– Уж слишком их много, – покачал головой Лэнгдон. – Надо найти книгу. Будем надеяться, что Эдмонд как-то отметил свою любимую строку.

– Тогда вам стоит поторопиться, – сказал Уинстон. – Похоже, ваше присутствие здесь скоро перестанет быть тайной.

– Что ты имеешь в виду? – встревожился Лэнгдон.

– По местным новостным каналам передали, что в аэропорту Барселоны только что приземлился военный самолет с двумя агентами Королевской гвардии на борту.

Оказавшись за пределами Мадрида, епископ Вальдеспино вздохнул с облегчением. Ему удалось покинуть дворец, прежде чем тот превратится в клетку, из которой не выбраться. Теснясь рядом с принцем Хулианом на заднем сиденье миниатюрного «опеля», Вальдеспино надеялся, что эти быстрые и решительные меры помогут ему снова овладеть ситуацией, вышедшей из-под контроля.

– La Casita del Príncipe[92], – приказал Вальдеспино министранту, который мчал их все дальше и дальше от дворца.

Коттедж, или, лучше сказать, особняк принца, располагался в тихой сельской местности минутах в сорока езды от Мадрида. С середины восемнадцатого века этот дом служил резиденцией наследников испанского престола. Там в атмосфере уединения молодые люди могли сполна насладиться юностью, прежде чем на их плечи ляжет тяжкий груз власти. Вальдеспино убедил Хулиана, что этой ночью в особняке он будет в большей безопасности, чем в королевском дворце.

Вот только я не собираюсь везти тебя в коттедж. Епископ искоса взглянул на принца. Тот неотрывно смотрел в окно автомобиля, как будто погруженный в глубокие раздумья.

Вальдеспино никак не мог понять, действительно Хулиан настолько наивен или же, как и его отец, виртуозно владеет искусством являть миру лишь ту сторону своей личности, которую хочет показать.

Наручники сомкнулись на запястьях и сжали их слишком туго.

Похоже, парни не шутят, подумал командор Гарза, совершенно ошеломленный поведением собственных агентов. Тем временем они взяли его под руки и вывели из собора на площадь.

– Что происходит, черт возьми? – гневно спросил командор.

В ответ – молчание.

Конвой двинулся к дворцу. Возле ворот толпились демонстранты и репортеры с камерами.

– По крайней мере отведите меня обратно в храм, – потребовал Гарза, обратившись к командиру конвоя. – Не надо устраивать спектакль.

Но агенты, будто не расслышав, повели его через площадь у всех на виду. Спустя несколько секунд толпа у ворот разразилась криками, вспыхнули яркие софиты камер. Ослепленный, в шоке от происходящего, Гарза все же заставил себя изобразить холодное равнодушие. Высоко подняв голову, он шагал под конвоем по площади на расстоянии нескольких метров от вопящих репортеров и операторов. В общем хоре голосов зазвучали вопросы, адресованные лично ему.

– За что вас арестовали?

– Что вы натворили, командор?

– Вы как-то причастны к убийству Эдмонда Кирша?

Гарза был уверен, что агенты постараются провести его мимо ревущей толпы побыстрее. Но, к его изумлению, они остановились прямо перед репортерами. Со стороны дворца к ним быстро шла женщина в брючном костюме.

Моника Мартин.

Командор не сомневался, что она придет в ужас, увидев, в какую передрягу попал шеф. Но, как ни странно, Мартин смотрела на него не удивленно, а презрительно. Агенты мигом развернули Гарзу лицом к репортерам, отдавая своего шефа на растерзание камерам.