– Я хотел бы, чтобы ты хорошо относилась ко мне. Не могу понять, почему это не так. Ты даже злишься на меня. И не только на меня. Триста тоже выводит тебя из себя, верно? Я подозреваю, что ты приехала в Уайтторн с мыслью расстроить брак Романа.

– Нет, – искренне ответила Грейс. – Я никогда бы этого не сделала. Ты обо мне очень плохого мнения. Почему?

– Совсем напротив, – загадочно сказал он. – Я думаю о тебе самое лучшее. Если я даже этого и не говорил.

Она помолчала, размышляя, был ли это комплимент. Странно, что он стал с ней разговаривать. Раньше он ее никогда не замечал.

– Я рад слышать, – продолжил он, – что ты примирилась с Тристой. Роман глубоко тебя любит, и ваши раздоры были ему неприятны.

Грейс насторожилась. Поэтому он обратил на нее внимание – ради Тристы?

– Ну, спасибо тебе большое за твой совет, но лучше бы ты занимался своими делами. Я не маленькая робкая овечка и не нуждаюсь в поводыре.

– Ты насмехаешься надо мной, потому что я пастор. Что тебя раздражает? Ты не любишь мужчин на религиозной службе?

У Грейс вытянулось лицо, и она повернулась, направляясь к лестнице. Она прошла три ступеньки, когда Джейсон двинулся следом.

– Я хотел бы сначала услышать ответ.

Она повернулась. Он уже сделал шаг на первую ступеньку и положил руку на колено, ожидая.

– Ладно. Это не из-за твоего воротника... И не из-за того, что твое положение изменилось. Это... антипатия. Ты мне никогда не нравился, Джейсон. И ты меня недолюбливал, так что не изображай из себя доброго пастора со смиренной улыбкой и милосердием для всех мирян. Ты не обращал внимания на меня многие годы. Ты был просто черт, а теперь изображаешь из себя заботливого проповедника.

– Так ты думаешь, я лицемер? – Он выпрямился, и Грейс смутилась, чувствуя раскаяние, что нанесла ему такой сильный удар.

– Я думаю, ты самоуверенный парень и сноб, – ответила она.

Он протянул вперед руки. Они были большими, грубыми, не такими, как у джентльмена. Такие руки иногда бывают у священников.

– Я сноб? Тебя подводит память, дорогая Грейс. Ты забыла, что много лет назад я предложил тебе свою дружбу. Я для тебя был слишком обычным. Ты отправилась в Лондон, как ты сказала, ради веселых вечеринок и куда более серьезных людей, чем такое ничтожество, как я.

– Я... я не говорила этого, – сказала Грейс, чувствуя неловкость оттого, что против нее использовали ее же собственные слова. Да, она говорила нечто подобное, чтобы скрыть свою обиду.

Она направила на него палец:

– Я сказала это только потому, что... ну, ты был сноб. Ты никогда меня не замечал, пока не потерял своих друзей. Вот тогда-то я и заслужила твою дружбу. Когда я говорила это, я только хотела тебе показать, что не побегу по первому зову.

– А. Понятно. Я тебя обидел. – Он вздохнул. – Позволь тебе все объяснить. Да, я игнорировал тебя, – терпеливо объяснил он, – потому что ты была девочкой. Представь, что я бы попытался дружить с тобой на глазах других мальчишек. Это превратилось бы в ужас. – Он опустил глаза. – И когда я не замечал тебя... это было по той же причине. Потому что ты была девочкой.

Ее сердце с силой застучало в груди, она чувствовала сейчас и боль, и удовольствие. Грейс испугалась этих чувств и попыталась с ними справиться.

– Был один вечер, когда ты пришел к Роману, – произнесла она. – Ты бросал камни в его окно, и я услышала, как он уходит. Я направилась следом. Я не хотела, чтобы он заметил меня, но я боялась... Я обычно спала одна, а в ту ночь забралась в его комнату. Он позволил мне это, если я не буду мешать. Роман говорил тебе в тот вечер, что не может идти с тобой. И знаешь, что ты ответил?

Он опустил глаза и напряженно выпрямился.

– Не помню, – тихо проговорил он. – Но могу предположить.

– Ты сказал: «Она глупый сосунок. Ей полезно самой перебороть свой страх». Ты убедил его уйти. И он ушел.

Джейсон долго молчал.

– Бедная Грейс, это верно, что мы оба были с тобой грубы. Я был просто невежа, сопляк, не имеющий представления о хороших манерах. Я никогда не думал о чувствах других. В те дни моя мать часто обвиняла меня в этом. Ставя себя на твое место, я понимаю, что ты имела основания меня ненавидеть.

У нее упало сердце. Грейс хотела сказать, что вовсе его не ненавидит. Это не ненависть. Она просто не может простить это так легко.

На лице Джейсона была написана неловкость.

– Я очень сожалею об этом, Грейс. Но я должен поговорить с тобой о Тристе. – Он кашлянул, прочишая горло. – Ей скоро понадобится твоя помощь. Ей придется преодолеть разные трудности, когда она будет утверждать себя в здешней округе. Она не так сильна, как ты думаешь.

– И не так беззащитна, как считаешь ты.

Он долгое время изучал ее.

– Как же ты жестока, не желая ей помочь! Чем она тебя обидела?

Грейс отвернулась, слезы жгли ей глаза, и она, моргая, пыталась с ними справиться. Внезапно ей стало стыдно – ей нечего было сказать в свое оправдание.

– Никто из нас не был совершенством в детстве, – продолжал он, – и меньше всех я, но мне грустно видеть, что ты больше всех не способна преодолеть воспоминания о том времени, несчастливом для тебя.

Грейс уже была не в силах сдерживаться. Слезы побежали по ее щекам. Она направила палец на Джейсона:

– То, что ты сейчас священник, не дает тебе права меня поучать. Мне не нужно никаких указаний от вас, святой отец.

Его тон внезапно изменился.

– Ты сердита на меня, и я согласен, что ты имеешь на это право. Роман, Триста и я, похоже, относились к тебе с недостаточным вниманием. Но когда ты прекратишь нас за это мучить?

– Это действует тебе на нервы? Они у тебя не в порядке?

Джейсон нахмурился, и его голос стал строже.

– В этом коридоре нервы не в порядке только у тебя.

Вот! Она заставила его сердиться. Грейс сама не могла понять, почему это доставило ей удовольствие. Наконец он уйдет.

Он и в самом деле собирался повернуться – и тут Грейс с изумлением поняла, что не желает этого. Она помолчала, пока Джейсон раздумывал, что ему предпринять.

– Грейс, – наконец спросил он, – это все потому, что никто тебя не любил?

Ей вдруг захотелось ударить его по лицу, но руки ее не слушались. Она стояла молча, пытаясь понять, не насмехается ли он над ней. Но голос Джейсона выражал бесконечное терпение.

И внезапно из нее хлынуло наболевшее.

– Да, – выпалила она. – Если хочешь знать, то да. Никто меня не любил, и я это говорю не из желания вызвать жалость. Что о таких, как я, говорит твоя умная Библия?