Или все-таки было?

Чтобы спасти себя от надвигающегося страха – перед кем? перед собой? – Леся поняла: она должна немедленно вербализовать, обратить в слова подлинную версию событий. Она не может больше держать ее в голове, она должна рассказать обо всем. И Леся подбежала к железной двери камеры и что есть сил забарабанила в нее.

Через пару минут из-за двери до нее донесся окрик вертухая (по грубому тембру даже не распознать, мужчина то был или женщина):

– Почему нарушаем? Ну-ка быстро отошла от двери!

– Дайте мне бумагу и карандаш! – выкрикнула девушка.

– Не положено, – хладнокровно ответствовали ей.

– Пусть меня вызовут на допрос! Я должна дать показания!

– Вызовут, Евдокимова. Вызовут, когда положено. А ну-ка быстро прекратила нарушать и отошла от двери! В карцер захотела? Сейчас оформлю!

…А потом вдруг случилось чудо…

Воскресенье – не самый подходящий день для поминок. Но что поделаешь, если Ивана Арнольдовича убили в субботу. Вот и выпали девятины на воскресный день.

Поминки запланировали заранее, пригласили на них кого следует, то есть близкую родню, товарищей по работе и соседей по дому. Кто же знал, что случится еще одна трагедия, даже две. В четверг, в один день, убили и старшего, и младшего сынов покойного. У вдовы, Веры Петровны, сердечный приступ, она лежит дома, совсем плоха, трижды «Скорую» вызывали. На понедельник запланированы новые, уже двойные похороны двух сыновей, двух братьев, Петра и Ивана Брагиных. Самое бы время девятины отменить, но… Заказ сделан, закуплены продукты, придут повара и официанты… А оплачивает тризну фирма «БАРТ»… Что же теперь, спрашивается, платить десятки тысяч неустойки? Нет уж, пусть поминки будут. Тем более кое-кто, весьма авторитетный, настоятельно рекомендовал поминки по продюсеру не отменять и даже поработал со списком гостей. К тому же в любой тусовке – что именины, что свадьба, что похороны – для делового человека имеется своя польза, если туда приглашены правильные люди. Всегда можно выкроить время меж заупокойными тостами, чтобы прокачать ту или иную тему.

Так думал Эрик Робертович Райтонен, встречая гостей на пороге квартиры Брагина на Патриарших. Практически никто из приглашенных поминками не манкировал. Явились и чиновники из Минкульта и мэрии, и небольшой круг режиссеров и артистов, и пара коллег-продюсеров. Разумеется, практически в полном составе пришли подчиненные Брагина из «БАРТа». Кроме того, подоспела помянуть покойного всяческая шелупонь: соседи по дому и по особняку, и даже консьержи из подъезда. Явился и новый знакомец Эрика Робертовича, частный сыщик-чистоплюй Ник Кривошеев – а вместе с ним невыразительный мужик с портфельчиком (Ник представил его: «Старший следователь Мосгорпрокуратуры Михаил Николаевич (фамилия прозвучала неразборчиво)». И – вот сюрприз! – вместе с ними пришла та стриженая юница с татуировкой на шее. А ведь говорили, что позавчера ее вроде бы арестовали за убийство всех троих Брагиных… Значит, выпустили?

– С Эриком Робертовичем ты, Леся, кажется, знакома, – сказал Кривошеев, обращаясь к девчонке.

– Да, и мы очень плодотворно побеседовали, – ответствовала пигалица. Она выглядела бодрой и веселой и совсем не походила на недавнюю узницу. Обращаясь к Райтонену, она молвила: – Я искренне восхищаюсь и вами, и вашими фильмами.

Слышать подобное всегда приятно, даже если собеседник врет как сивый мерин. У Райтонена язык чесался спросить: почему же ее выпустили? Но на смену юнице, уже исчезнувшей внутри просторной брагинской квартиры, спешила Манирова. Актрису на тризну никто не приглашал – опасались экзальтированной выходки, кто знает, на что способна любовница, тем более брошенная. Однако поди ж ты! Выведала, когда и где пройдут поминки, и явилась без спросу. Райтонен ей лишь сухо кивнул. Тем более что как женщина Манирова его точно не волнует. Как актриса – еще посмотрим.

За длинный стол, накрытый в гостиной, уселись по чинам. Отдел протокола «БАРТа» сработал четко. Сначала, правда, горячие головы предлагали поминки в виде фуршета, но Райтонен решительно отказался. Тризна есть тризна, и она должна происходить традиционно, сидя.

Во главе стола оставили пустое место. Рядом с ним – большой фотографический портрет Брагина, перевязанный траурной ленточкой, и рюмка водки, прикрытая кусочком черного хлеба. А дальше – стул для вдовы, тоже пока пустующий (впрочем, Эрику Робертовичу намекнули, не исключен вариант, что Брагина, даже несмотря на недомогание, может все-таки на поминках появиться). Далее – с одной стороны стола усадили чинуш из мэрии и Минкульта, с другой, напротив них, – артистов (чтоб чинодралы с народными и заслуженными смогли поговорить и вместе выпить – и тем в собственных глазах возвысится). Манирову тоже среди избранных артистов пришлось посадить. Дальше расселась небольшая группка коллег и конкурентов, продюсеров и режиссеров. Потом следовали сотрудники «БАРТа», включая главного редактора Борисоглебского, и уж в самом конце разная шваль: детектив Кривошеев с девчонкой Олесей и следователем, а также соседи по дому, четверо консьержей и какая-то тетушка покойного, седьмая вода на десятом киселе.

Едва все поместились в просторной брагинской гостиной. Стол пришлось ставить по диагонали. Хмурые заказные официанты, одетые в черное, разлили гостям водку.

Первым Райтонен предоставил слово народному артисту Васе Ланскому. Несмотря на свои семьдесят с гаком лет, Ланской до сих пор выступал в амплуа героя-любовника. Особым другом Брагину актер не был, зато имел богатейший опыт публичных выступлений, и Эрик Робертович решил: скажет он, конечно, глуповато (как водится у артистов), зато внушительно и задаст нужную тональность мероприятию.

– Сегодня мы поминаем моего друга, – звучным баритоном, легко перекрывая общий гомон, произнес Ланской, и в гостиной постепенно стихло, – прекрасного человека и гражданина, Ивана Арнольдовича Брагина. Нет слов, чтобы описать наше горе. И лучше всего тут могут помочь стихи Лермонтова «На смерть поэта», ибо в своем деле Иван Арнольдович был таким же точно поэтом, как «наше все», Александр Сергеевич…

«Белиберду, конечно, несет, но народу нравится, – подумал Райтонен, – ишь, все притихли. Следующим я выступлю». А Ланской встал в третью позицию и продекламировал кусок из своей концертной программы, с которой он и по сию пору устраивал время от времени чес по российской провинции:

Погиб поэт,

Невольник чести,

Пал, оклеветанный молвой.

С свинцом в груди и жаждой мести…

Едва Ланской, отчитав пару куплетов, уселся на место (с дальнего конца стола ему даже неуместно зааплодировали), как спокойное течение поминок было прервано.

В гостиную неожиданно вошла собственной персоной Вера Петровна Брагина.

На вдову было страшно смотреть – да и как может выглядеть женщина, только что потерявшая мужа и двух сыновей? Последний раз Райтонен видел ее на похоронах супруга, в четверг, она и тогда-то выглядела паршиво, а теперь, кажется, к своим реальным пятидесяти прибавила еще лет двадцать и являла собой натуральную старуху. В черных очках и черной шали, вдова, войдя в гостиную (гул голосов при ее появлении постепенно затих), стала обходить длинный стол, молча и пристально вглядываясь в лицо каждого гостя. Она осмотрела чиновников, миновала Манирову и Ланского, прошла мимо Борисоглебского… Участники застолья с напряженным вниманием и некоторой опаской посматривали на вдову. Она тщательно рассмотрела всех сотрудников «БАРТа» и подошла к дальней стороне, где сидели самые неважные гости. Она прошла соседей и родственников, следователя с частным сыщиком и девчонку, его помощницу, и остановилась напротив консьержей – трех немолодых женщин и одного пенсионера.