— Что кто-то хочет погубить моего ребенка. Мне необходимо выяснить кто. Ну, одного человека, замешанного в это дело, я уже знаю.

Я замолчала, и доктор поторопил меня:

— Вы знаете кого-то, кто замешан?

Я заколебалась: не так-то просто было признаться, что я подозреваю его дочь. Но доктор не отступал, и я не сдержалась:

— Простите, но я должна сказать вам правду. В это замешала Дамарис.

Он в ужасе отпрянул от меня.

— Она ведь провожала меня, когда я возвращалась от вас. Помните, вы сами на этом настояли. И когда мы увидели в развалинах монаха, Дамарис притворилась, будто никого не видит.

— Боже! Дамарис! — прошептал он, словно про себя.

— Я не сомневаюсь, что она его видела, но она упорно отрицала. Она, конечно, знает, кто стоит за всем этим, кто пытается вывести меня из равновесия. Когда она стала утверждать, будто никого не видела, я сразу поняла, что она — сообщница злоумышленника.

— Быть этого не может! Но почему? Почему?

— Хотела бы я знать! Но в последние дни я сделала кое-какие открытия. Беда только, что я не могу никому довериться.

— Это звучит упреком. Ну что ж, я его заслужил. Верьте, Кэтрин, я действительно очень мучился, когда узнал, что в Уорстуистле содержится некая Кэтрин Кордер, и понял, кем она вам приходится. Я сообщил Рокуэллам — сэру Мэтью и Руфи, поскольку счел это своим долгом. Я хотел, чтобы вы пробыли там всего несколько дней и прошли обследование. У меня и в мыслях не было отправлять вас туда, как… как обычную больную. Я хотел сделать лучше для вас.

— Услышать, что мое имя как-то связано с этим заведением, было для меня большим ударом.

— Я думаю. Но то, что вы говорите о Дамарис… это просто кошмар. Чтобы моя дочь участвовала в заговоре против вас! Наверное, это какая-то ошибка. Вы кому-нибудь говорили об этом?

— Нет, пока нет.

— Одобряю вашу линию поведения. Чем меньше вы будете обо всем этом распространяться, тем легче будет изобличить противника. Но я рад, что вы сказали мне.

В дверь постучали, и вошел Уильям:

— Приехали миссис Рокуэлл-Редверз и мистер Редверз, мадам.

Мы с доктором спустились вниз встретить Хейгар и Саймона.

После обеда мы с Саймоном улучили время поговорить наедине. За стенами «Услад» по-прежнему не унимался северный ветер, но снег так и не пошел. Старшие члены семьи разошлись по своим комнатам отдохнуть. Где были Руфь и Люк, я не знала. Руфь заявила, что, раз я неважно чувствовала себя утром, мне необходимо перед чаем полежать. Я обещала послушаться, но усидеть у себя в комнате не могла. Через десять минут я заглянула в зимнюю гостиную, где и нашла Саймона, задумчиво смотрящего на огонь в камине. Он обрадованно поднялся мне навстречу:

— Когда мы приехали, я сразу заметил, что вы вся сияете. Вас просто не узнать. Хорошие новости? Что-нибудь выяснили?

Я вспыхнула от удовольствия. Саймон всегда говорил искренне, любезностей он не терпел, поэтому я поняла, что у меня действительно сияющий вид. Я рассказала ему и про письмо отца, и про случившееся с Мэри Джейн, и про нашу утреннюю вылазку. Надо было видеть, как Саймон принял известие о моих истинных родителях! Меня это совершенно подкупило. Его лицо расплылось в счастливой улыбке, и он раскатисто засмеялся:

— Лучше ничего и быть не может, правда, Кэтрин? Что до меня… — он нагнулся ко мне и заглянул мне в глаза, — что до меня, даже если бы сказали, что все ваши предки буйнопомешанные, я продолжал бы утверждать, что более разумной женщины нет на свете!

Его смех был заразителен, я расхохоталась тоже. Какой счастливой чувствовала я себя, сидя с Саймоном у камина! Правда, мне пришло в голову, что, не будь я вдовой, такой разговор наедине могли бы счесть неприличным.

— А доктору вы сказали? — спросил Саймон. — Вы ведь беседовали с ним, когда мы приехали.

— Да, сказала. Он так же, как и вы, очень рад за меня.

Саймон кивнул:

— А про Мэри Джейн?

— И это рассказала. Но вот другим, Саймон, я решила пока ничего не говорить, исключая, конечно, вашу бабушку. Не хочу, чтобы кто-нибудь еще знал раньше времени.

— Разумно, — согласился Саймон. — Пусть наш монах пока ничего не подозревает. Дорого бы я дал, чтобы встретиться с ним сейчас лицом к лицу. А может быть, он соблаговолит осчастливить нас своим появлением сегодня ночью?

— Сегодня здесь, пожалуй, слишком много народу. Но будем надеяться, вдруг да появится!

— Уж я-то ему не спущу, голову даю на отсечение.

— Не сомневаюсь.

Саймон посмотрел на свои руки, а я в который раз подивилась, какие они сильные.

— Я раздобыла план аббатства, — похвасталась я. — Пытаюсь определить, есть ли тайный ход из него в дом.

— Ну и как?

— Пока безуспешно. Сегодня, когда все ушли в церковь, мы с Мэри Джейн облазили руины.

— А я понял, что вы решили полежать.

— Этого я не говорила. Я сказала только, что предпочитаю остаться дома, а все прочее — просто домыслы.

— Ох уж мне эти женщины-обманщицы! — погрозил он мне пальцем, и я опять пришла в восторг от дружеского тона, который утвердился между нами. — Ну хорошо, расскажите все-таки, что вам удалось обнаружить в руинах?

— Да, собственно, ничего. Но мне кажется, тайный подземный ход мог сохраниться.

— Почему вы так считаете?

— Сужу по тому, как и где появляется монах в доме и в аббатстве. Ведь где-то он должен прятать монашескую рясу? И как мгновенно и бесшумно он исчез в ту ночь, когда забрался ко мне! Похоже, у него есть сообщник.

— Дамарис? — предположил Саймон. Я кивнула:

— И в некоторых случаях она сама изображает монаха.

— Возможно…

— Подозреваю, что тайный ход начинается из галереи менестрелей.

— Почему вы так думаете?

— Только там он мог так быстро исчезнуть в ту ночь.

— Бог мой! — воскликнул Саймон. — Вы правы!

— И я уверена, что в галерее есть тайный выход из дома.

— Вы полагаете, что никто в доме об этом не знает?

— Очень может быть. Ведь провели же здесь несколько лет «круглоголовые», а о тайном ходе не догадались.

— Ну так чего же мы ждем? — воскликнул Саймон.

Он вскочил, и мы поспешили на галерею.

Галерея тонула в темноте и, как всегда, казалась таинственной и зловещей. Окон в ней не было, свет попадал сюда только из холла. С обеих сторон ее закрывали тяжелые занавеси. Вероятно, в старину музыкантов, сидевших здесь, предпочитали слушать, не видя их.

В тот день галерея выглядела мрачной. Она была довольно узкая, вряд ли здесь могло разместиться больше десяти оркестрантов, и то они, должно быть, мешали друг другу. Задняя стена была сплошь завешана гобеленами. Их явно не трогали целую вечность. Саймон попытался простучать стены, однако ничего путного из этого не вышло — мешали гобелены.