— Племя мое Юсьвой мутится. Нарядим его — и с Уклис устроится! — переводил на свое Лесоок.

— Вызовем на наше капище, заколем мутаря и волкам за верею сбросим! — предложил Синюшка. — Ни слуха, ни духа, ни зацепы.

— Мои поймут. Сойдут всем племенем.

— Вот беда… — вздохнул Пир.

— А что, Уклис там, у себя, не люба никому? Мож, подсобить ее обуздать? — спросил у Лесоока Ижна.

— А ты сам обуздай! — засмеялся Пир. — Хватит по мерянским вередницам браживать!

— Штоб от печали на елку не залезть, к сестренке поважился. А этой ражей прокуднице полдюжины таких, как я, надобно! Эх, лета остались там… — непонятно куда указывая, серьезно рассудил про самого себя Ижна. — Видно, Светояр угодил ей!

— Она на поле глазками блестит, титями — ну как нароком! — водит из стороны в сторону, на челе писано — потерпеть не могу! — вспомнил вчерашнюю Уклис Синюшка.

— У вас, видно, туточки в лесу таких жеребых кметей не сыщешь! Вот и прилепилась, как пиява, к бедолаге! — пошутил над Лесооком Пир. — Эх, был я о двух руках — у меня под каждой, бывалоче, по две…

— По три! — тряхнул от смеха животом широкий Ижна.

— Уклис — баба с разбором. И говорит-то — с кем хочет… Ребята тамошние раз досягнули ее — так вож ихний быстро все урядил: одного вообще из племени спровадил… — пояснил Лесоок. — Вот бы их с Юсьвой куда-то услать, чтоб все видели.

— Токмо вряд ли она пойдет с ним, — раздумывал Ижна. — А ты говоришь, что воевода ихний ей заступа? С чего бы это? Уклис женима его, аль как?

— Вроде, дщерь родная, а там — не ведомо… — сомневался не знавший всех тихих заморочек соседей Лесоок.

— Это того великого, что бабами в поле воеводит? — удивился Синюшка.

— Да. Поля у них дивные — нашим не ровня… — Лесоок, видимо, об этом сожалел. — Были б рядом поля — у столбцов кудесили б помене.

— Так сожги лес! — резанул Синюшка.

— Боюсь. Да и кто захочет все лето кверху задиной стоять? — отвечал Лесоок. — Я ржавицу пособирать в калугах захотел — ан нет, не уговорил: им и так раздолье в лесу. Чем-то, что ль, их отвлечь от мрака надо.

— Вот они тебя на березы привяжут и развлекутся! — пошутил Пир и глянул испытующе на Лесоока.

— Мои не привяжут. Токмо как они в потаях мутятся — мне зрить больней! — переживал вождь.

— Как кличут того голову — ну, отца Уклис? — призадумался Ижна.

— Кроути, — подсказал Лесоок.

— Слушайте чутко меня… — Ижна упер руки в коленки. — Надь ненароком пустить слушок по соседскому тому племени, что, вроде бы, русские мужи возжелали поселить Уклис у себя — якобы глаз положил кто-то на нее. И говорят, что негоже пропадать такому яхонту в недрах дикого племени.

Молчали. Зацепились вниманием за забористое начинание вещего мужика. А Ижна с заговорщицкими искорками в голубых глазах продолжил, стараясь не упускать мелких деталей:

— …А так, вроде, хоть и некоторые с женами, будет она и работница в русском хозяйстве, и женой в лишках — кому-нибудь по надобе. А содеять сие русские порешили через людей племени Лесоока — на то у них договор: чужаки не лезут в древний уклад племени, а мерь им за то вершит капище и помогает молодух крепких сыскать на богатеющий двор, чтоб кажному в пару, а то и в лишки. Как, стал быть, Уклис.

— Эдак они войной на нас попрут! — высказал шутейное опасение Синюшка.

— Юсьва с Милье увидят переметность бабы: обида на нее, разброд, а нам срок.

— Да уж верно: сказка мудрена, а где и страшна! — добавил Пир.

— Но мы, браты, за три года никому худого не сделали, а про это еще и напомнить надо — дабы от испугу ихнего нам хужее не было! — пояснял старательно Ижна.

— А кого ж подослать-то? — Мало верил в такое Лесоок. — Неверного человека надоумишь, он и скажет не по делу — вот тогда негожее и сподобится.

— У тебя, Лесоок, любая баба, коли Светояр попросит, нам союзница! — проговорил Синюшка.

— Нет, Светояра замать не след, — высказался Ижна, и Пир его поддержал всецело.

— Не след. Право дело — без него урядим. Попросить надо Протку — погуляет тамо у них, побрешет, как научим… А, браты, боле-то ведь некого?

— Могу и я сходить, — вдруг предложил Лесоок.

— Дело, — одобрил Ижна. — Ты прямо ко Крутю, а Протка меж бабами ихними — вот и славно облатается с двух боков. Пущай два племени чуть разойдутся… Да и Уклис пошатается мыслишками.

— И вот что еще, — вспомнил Пир, — если што — Стреше скажешь: вчера до полночи мирились-замирялись с Крутем из-за зверя и землицы, и Светояр там был весь срок неотлучно…

На сем беседа кончилась. Вышли из землянки, осмотрелись, стали расходиться. Синюшка был с Лесооком, когда последний попросил Протку слить ему водицы для умывания. Мог бы объяснить муженек, но тут надобно изложить тонкости.

В тот же день Протка никак не могла донести до разума соседских баб:

— Да они люди-то совершенно тихие. Те, помоложе которые, женатыми будут. Мой-то, заяц мартовский, тоже туда! А ведь обещал только со мной! Мало ему — мол, в хозяйстве не живу… Ласка моя одинокая надоела коту!.. А кого хотят? Уклис хотят, красавицу хотят: для любви и для работы. Пусть — что непоседа и непонятная. Лишь бы им рожала, и в хозяйстве они ее сумеют заставить…

Лесоок вел беседу с Кроути:

— Ты что ж, не слыхал?.. Да-а, непорядок у тебя — плохо доносят… Мне? Я и без доносов все про всех ведаю. Ну, ладно, обо мне позже… Я думал, что ты слыхал… Говорю, говорю… Ты только не подумай на меня — я для того тебе и сообщаю по дружбе, чтоб меня ты не винил в том… Уклис — девка крепкая. Хотят ее в хозяйство. А там и для любви сгодится — она ж приглядная. Чего ей мыкаться? Всегда почему-то у нас… Тут ее один ихний уж пасет… Знаешь? А что ж не препятствуешь? Поспособствуй и себе, и народу древнему мерянскому… Ну, думай, друже, будь здоров!..

Все прошло как нельзя лучше! Трехлетнее общение с русичами не оказалось напрасным: подпиталась Протка, да и Лесоок некоторыми уловками, изворотами, ухищрениями обогатился. И дальше бы по намеченному пошло, но нежданно-негаданно случилось непредвиденное, повергнув в окаменелое оцепенение жителей русского дома.

Через день на второй явился на русское подворье принаряженный Кроути. Застенчиво побродил за городьбой, собираясь с думами. Выбирал человека, с которым можно ладиться о деле, давно в нем, отце, наболевшем.

Днем дома были молодые и Сыз. Кроути по-мерянски поздоровался и подошел к Сызу, назначив его своей догадкой старейшиной. Больших размеров человечище проблеял несколько слов, на которые изумившийся до опустошения дед ответил запинающимся непониманием. Показывали на себе, на собеседнике какие-то образы — для разумения друг друга. Мерянин потом помянул Лесоока. После некоторых колебаний Сыза побрели через речушку к Лесооку. Тот должен был выступить толмачом с русского на мерянский и обратно. Ко всему — еще и разъяснителем ситуации. Иначе двум передним мужам вразумительно не обрядить обстановку.