— Поехали в траву, — рычал он и тащил Уклис за руку из шалаша. Помог забраться на коня, сел сзади и быстро помчал по лесу. Она смеялась, а он, треща бабьей рубой, широкой лапой месил ее груди. Целовал припавшую к нему в шею…

* * *

Синюшка, один пробираясь другими тропами к дому, негодовал на товарища. Ехали по делу: готовы были приступить к осуществлению запутанной и рискованной комбинации по прекращению намечавшегося разброда в стане лешаков. Ижна с Пиром велели взять Светояра и понаблюдать за ним, постепенно вовлекая в заговор. И вот на тебе!

Меряне скрытно, но необратимо недовольны якшанием Лесоока с пришлыми русскими. Как-то вдруг племя перестало считать его своим — заметило в нем полное обрусение, слушая бесконечные уговоры его отстроить жилье наподобие соседского. Помимо того Лесоок всегда был равнодушен к молитвам на капище — более полагался на житейский опыт и свою прагматичность. Вождь слыл большим чистюлей и часто мылся в ушате, собирая для облуживания немало девиц, с которыми громко шутил.

…Полтора десятка лет назад забрел он сюда — тихий и мирный. Быстро выучил местный язык и потихоньку стал выказывать удивительные для мери способности. Научил, как из сильно разогретого листа железа с помощью дубового чопа можно выдавить защитный головной колпак. Показал пример в ношении удобных тряпичных одежд. Считал дни, лета. Иногда брился, становясь молодым… «Оборотень…» — перешептывались недоброжелатели… Умел, когда надо и на кого надо, закричать, знал, где промолчать. Дополнял язык мери некоторыми словами своей матери, происходившей из перми. Помнил что-то из речи половчан и татар. Сочинил сказку, что финнский народ — весьма велик и пространен. Его с интересом слушали, внимая лестной полуправде. Ведь до Ледяного далекого моря да за Каменными горами жили родственные им народы — например, перми, чей язык был похож на мерянский. А вот с «великостью» он преувеличил: финны почти повсеместно пребывали в дикости, первобытности, а где-то даже и самоедствовали.

Тем не менее его россказни занимали всех. К тому ж, был он молод, крепок, энергичен. И спокойным ходом лесной жизни сменил старого вождя…

Конечно, в нем замечались изыски: то же мытье, отказ от групповых любовных оргий, склонность иметь при себе лишь одну женщину… Он не показывал превосходства, отнимая красоток у других мужчин. Был многословен и красноречив с женской половиной, всегда находил оной поблажки в суровом быте… Все это до недавнего времени считалось его плюсом.

Но вот пришли русские. Он полной своей натурой потянулся к ним: творил помощь, склонял настроение племени к добрососедству с русичами, учил беспрестанно русскими примерами. Три года он был счастлив происходящим…

Кроме вождя в племени существовал еще пост племенного духовника: жрец при капище и при душах соплеменников в миру… Умершего мерянского кудесника финского жрища долгие годы никто не мог заменить. Вялость помыслов и поступков мери, отсутствие кандидатов на сию должность оставляли вакансию свободной и поныне.

Подрос Юсьва. Честолюбивый, симпатичный радетельнице старины Милье, тайный любимчик ее, сам впитавший от стариков каноны многовекового мерянского устава — быта, охоты, воспитания и духовной жизни. Рыжеволосый, молодой мужичок в ограниченном кругу приспешников Милье умело показал метания Лесоока, а потом доказал тайно и подстрекательски это почти всему племени. Мужской половине — точно…

Напряглась племенная община. Конечно, мерь — не особые храбрецы: действовать открыто не решались. Мешали все те же грозные русские. Просто жили рядом и своим присутствием порождали в недовольных нерешительность.

Жили русские более чем спокойно, без особой надобности не захаживали. По сравнению с жизнью на Руси, были эдакими агнцами смиренными. Всего-навсего имели устрашающие доспехи, тяжелое оружие, а главное — по наитию своему заходили в гости, когда, вроде, о них забывали. Смеялись над кем хотели, расположением своим оказывали кому-то поддержку… Не выявляя особого рвения, просто жили, не подозревая о своей верхотуре, все вязче довлели над лешаками. Светояр без усилий очаровывал женщин… Словом, по разумению аборигенов, выглядели русичи хозяевами. Лесоок неволей примкнул широкой душою к пришлым.

В воздухе леса поселился разлад. Лешаки в помыслах своих выбрали себе сирое и убогое существование — без вмешательства чужих кровей. Следовало или покинуть насиженные места, или избавиться от Лесоока и иже с ним: несносного Синюшкиного мальчишки и его русевшей день ото дня матери.

Синюшка понял, что Светояр теряет голову, малодушничает… Уж точно — сегодняшний день потерян безвозвратно! Хуже — Светояр вредит русским поселенцам!..

Через время прискакал домой, нашел всех в сборе — ведь дело шло к ночи… Вдруг понял, что Стреше-то надо сказать такое, в чем она не посмеет усомниться.

— Искали Дубну. Он на охоте. Мы за ним. А они гнали зверя и столкнулись с соседями. Разбирались. Светояр остался, а я к Лесооку — подослал его туда же. Сам приехал вам сказать.

— Может, поедем и мы? — предложил поверивший Пир.

— Верно, уж вертаются. Поди, будут скоро. Не студи кушанье, Стреша, сейчас подъедет…

И завели разговоры о неукладе последнего времени. Судачили о том о сем, упоминали Светояра… Синюшка недовольно рассказал обо всем мужикам позже — шепотком, без Стреши.

Пир с Ижной до полуночи крутились у конюшенки — ждали Светояра, чтоб шепнуть ему отповедь, придуманную Синюшкой. Горевоздыхатель пришел в раздумьях— как быть: Уклис занозой засела в его сердце!.. С мужиком приключилась настоящая большая любовь. Он был готов расстаться со всем, что имел, лишь бы быть рядом с любимой.

Встретившие его на ночном дворе, шипя, отчитали мужика, как мальчишку, подсказали убедительные слова для Стреши. Остальное решили устроить завтра. И обойтись без Светояра…

Спозаранку отправились к Лесооку, чтобы окончательно установить, как далее следует поступить. Лесоок встретил гостей и, видя их озабоченные лики, выступил вперед, засуетился, попросил уйти из землянки хорошенькую мерянку. Жестом предложил сесть. Шмыгнув носами, приступили к беседе.

— Значит, Светояр нам не подмога? — расстроился Лесоок.

— Выходит, что и наоборот! — вспомнил вчерашнее Синюшка. Его поддержал Пир.

— Мне уж не до наследия… Но так недолго и одикариться! Ведь бросит Стрешу, жеребя перестоялый, и убежит, аки волчина, за самкой, у которой мокрота под хвостом! — горячился Пир.

— Зря ты так, Пир… Парень всем нутром запал в омут! — проговорил Ижна лишь для того, чтоб не сбиться с больного дела на разбор Светояра.

— Когда сердце рвется в груди, разумом не усмиришь, — поддержал Ижну Лесоок. — Кому какое сердце дано… Уклис ходит неспроста сюда — верно, показывает свою опаску.

— Кому, Юсьве? — спросил Синюшка.

— Может, и ему, — спокойно ответил Лесоок.

— Видно, рассказывает про Стрешкину грозу, но отступиться от парня не желает… — размышлял Ижна.