– Ведро!.. Дайте мне ведро!

Через минуту Викеша выскочил обратно – с ведром и сапёрной лопаткой в руках. Судя по тому, что он нарядился в дождевик, рыбацкие сапоги и старую велюровую шляпу с обвисшими полями, дело ему предстояло нешуточное.

Два семейства, заинтригованные странным поведением своих представителей, теряясь в догадках, ждали их возвращения.

…Первыми показались жена и дочка. С видом гордым и многозначительным они проследовали к огуречной грядке и там только убрали лопухи, прикрывавшие содержимое их посудин. Скажу без преувеличения: эффект получился ошеломляющий. Под лопухами находился продукт, страшно дефицитный в наш космический век: то был настоящий конский помёт!

Оказывается, какая-то неизвестная лошадка оставила «яблочки» возле ворот нашего кооператива. Их-то и заприметила жена по пути из магазина.

А минут через пять вернулся Викеша. Он бросил посреди двора загремевшее ведро и принялся громко клеймить подлых конкурентов.

– Ну, народ! Ну, шакалы! – жаловался ограбленный Викеша. – Это надо же: дерьмо – и то из-под носа тащат!.. Только что проезжал – лежало, прихожу – как корова языком слизнула! Вот ведь заразы! И кому понадобилось?!

«Заразы» между тем, довольно хихикая, раскладывали свой трофей по огуречным лункам.

Через несколько дней, впрочем, жена рассказала Викеше про своё злодейство. Галантный кавалер Викеша простил её.

Вот, кстати, ещё одно, попутное, открытие. Никак не ожидал я, что супруга моя за столь короткое время сделается Мисс Дачный кооператив. В городе это была женщина как женщина: простая, добрая, симпатичная – ничего не скажу. Но мало ли на свете женщин простых, добрых, симпатичных. А здесь она – кумир, всеобщая любимица, законодательница мод (моды наши следует понимать в широком смысле слова: это не одни только наряды, а ещё и стряпня, огородничество, планировка участка, интерьер комнаты, воспитание детей, степень угнетения мужа и т. д., и т. д.). Женщины бегают к ней посоветоваться относительно покроя брюк и начинки пирогов, специально привозят из города парики – показаться жене, выслушать её мнение. Мужчины при встрече распрямляют плечи и втягивают животы, безропотно подгоняют к нашей калитке машины, чтобы свозить жену в магазин, если ей почему-либо хочется съездить самой, а не откомандировать меня на велосипеде.

Неудивительно, что Викеша простил её. Он даже рассиялся при этом, словно ему неожиданно презентовали кучу вдвое больше прежней…

Есть поблизости и другие дачи, к владельцам которых я пока не пригляделся (женщины-то, конечно, давно между собой знакомы). Огородами мы соседствуем с милым на вид семейством, состоящим из папы, мамы, женатого сына и его маленькой дочки. Но они, вот уже четвёртое воскресенье, ведут пассивную, созерцательную жизнь. Купили автомобиль «жигули», поставили на полянке, рассаживаются вокруг него по-турецки и часами любуются на своё никелированное диво.

Рядом возводит немыслимый небоскрёб какая-то чрезвычайно многолюдная компания: то ли родственники, то ли друзья-пайщики. Ветераны говорят, что сооружается небоскрёб уже третий год. Тесть мой, большой любитель схем и выкладок, замерив на глаз объём выполненных работ, подсчитал, что при таких темпах дача вступит в строй действующих только к 1987 году.

Приходил несколько раз заместитель председателя кооператива. По-артиллерийски выставив большой палец, измерял высоту «небоскрёба». Качал головой. Но с хозяевами зампредседателя поговорить не удаётся: они строят редкими набегами – застать их на месте трудно.

Впрочем, порядки здесь довольно демократичные. Кооператив дачный, а не садовый, и это значит, что у него особый статус. Нам, например, не спускается разнарядка на посадки: столько-то малины, столько-то смородины, столько-то крыжовника. Можно вообще ничего не выращивать: разбей английскую лужайку, повесь гамак и загорай. Можно вовсе замостить участок камнем, соорудить посредине бассейн, поставить вышку. Тренируйся. Никто в глаз не плюнет.

Точно так же не регламентирована строго кубатура строений и количество их на участке.

Остаётся сказать, что кооператив наш называется «Творчество». Живут здесь преимущественно артисты, художники, музыканты, литераторы. Нет, от народа интеллигенция не отгораживается. Слабых сил её и тощих сберкнижек не хватило, чтобы освоить отведённую территорию – пришлось в самом начале кликнуть варягов. И всё же прослойка творческих работников, людей, не лишённых фантазии и вкуса, достаточно велика. Поэтому горремстроевский стандарт основательно разбавлен у нас всевозможными блиндажами, избушками на курьих ножках, саклями, русскими теремками в петухах, индийскими вигвамами, пизанскими башнями. Весело и нарядно глядит наш посёлок. Здесь предпочитают камины печкам, цветы – огурцам, джинсы – юбкам, бутафорские оградки – мощным тесовым заплотам.

И последнее. Свидетельствую: почти не видно следов явного воровства. Конечно, формула «хочешь жить – умей вертеться» проглядывает – сквозь древесноволокнистые плиты, тарную дощечку и другой немагазинный стройматериал. Но следов грубого воровства нет.

Мелочь, как говорится, а приятно.

Строительство

Савелию Прыглову следует поставить памятник при жизни. Или тому другу Савелия, который пригласил его когда-то на именины. В крайнем случае – милиционеру, реквизировавшему у Прыглова мускатный орех. Так считает всё наше семейство.

Ведь не случись с Прыгловым этот конфуз, он не продал бы нам дачу. И тогда мы, точно, сварились бы в городе. Сварились бы, спеклись, задохнулись. Потому что в городе душно, в городе пыльно, в городе совершенно нечем дышать, ибо воздух здесь отравлен.

То есть он всегда был отравлен, но раньше мы как-то не обращали на это внимания. Мы даже довольно легко пережили прошлое лето, неимоверно жаркое – когда два месяца подряд температура не опускалась ниже тридцати трёх градусов, плавился асфальт, пересыхали фонтаны и в начале июля скукоживались листья на деревьях.

Но тогда у нас не было дачи. А теперь есть. И теперь, когда мы возвращаемся в город, тёща уже в электричке начинает зажимать нос платочком. Она выразительно закатывает глаза, а потом устремляет взгляд на окружающих: чувствуете, дескать, а? Чувствуете? Жена и свояченица понимающе кивают: да, хоть противогаз надевай! Свояк и тот отрывается от детектива.

– Что? – весело спрашивает он. – Бензончиком потянуло?

Свояк потому весел, что сам он различия между городским и дачным воздухом не ощущает. Обоняние у него давно атрофировалось, он с одинаковым удовольствием вдыхает, по собственному выражению, «и озон, и бензон». Остальные же чувствуют себя в городе разбитыми. Состояние это охватывает нас в воскресенье вечером и не покидает где-то до четверга-пятницы.

Я подозреваю, что причина тут вовсе не в кислороде. Ведь городской воздух в четверг или пятницу ничуть не живительнее воскресного. Отчего же тогда мы не задыхаемся? Отчего проходит ломота в суставах, колотье в боку, вялость и апатия? И почему всегда бодр свояк? То, что обоняние у него атрофировалось, ещё ни о чём не говорит. Ну да, он не чувствует запахов, но отраву-то всё равно вдыхает.