Ценность социокультурного метода состоит в том, что он рассматривает разные смысловые системы именно как сложно организованные — иногда недоопределенные и недовыявленные — СИСТЕМЫ. Системы могут быть линейными или нелинейными, распределенными или компактными, классическими или постклассическими, детерминированными или вероятностными. Но если это системы (или даже парасистемы — например, постмодернистские ризомы), то можно рассматривать некоторые закономерности. Даже в той области, где, казалось бы, закономерности уже не работают. Так ведь работают! Очень сложным и не буквальным, так сказать, образом. Но на то и социокультурный метод.

Этот метод позволяет нам развить метафору «чика» и «цыка» и перевести ее в историко-культурную плоскость. А в данной плоскости может быть проведена следующая параллель (рис. 34).

Рис. 34

Разумеется, любая аналогия условна. Но именно социокультурный метод позволяет придать подобным аналогиям наиболее строгий вид. Именно он показывает, что в разных культурах и на разных этапах развития человечества возникают так называемые «инварианты», и очень далекие друг от друга феномены оказываются системно сходными. То есть выполняющими одну и ту же фундаментальную роль.

Черкесова интересует другая соотнесенность: «воины» и «торговцы».

Но на самом деле приведенная мною системная оппозиция (воины — жрецы) и та оппозиция, которую Черкесов вынес в заголовок статьи (торговцы — воины), являются лишь частями в единой иерархии (торговцы — воины — жрецы) — рис. 35.

Мы видим, что оппозиция «воины — жрецы» — это тот социокультурный код, с помощью которого можно, оставаясь в рамках нашей метафоры «чика» и «цыка», освободиться от излишков метафоричности и оперировать историко-культурными прецедентами. Разумеется, оперирование подобными прецедентами нельзя назвать строгим. Но социокультурный метод и не дорожит избыточной строгостью. В противном случае он совсем не мог бы осмысливать потоки духовной жизни и транскультурные, трансцивилизационные инварианты.

Рис. 35

Совершенно ясно, что черкесовское противопоставление воинов и торговцев отсылает к той же схеме, что и (в неявном виде) мое противопоставление «чика» и «цыка» (воинов и жрецов).

Думаю, это не случайно. Метафорическая аналогия содержательна. Но для того, чтобы раскрыть это содержание, нужно дополнить метафору внимательным (и, поверьте, совсем не бессмысленным) рассмотрением реального исторического прецедента.

В реальной системе — индоарийской цивилизации — есть элита и массы. Система называется варновой.

Высшая элита — касты брахманов (жрецов) и кшатриев (воинов).

Третья каста — вайшьи — разнородна. В нее входят как те торговые группы, которые сегодня можно было бы назвать «финансистами» (то есть элитарные в полном смысле этого слова), так и некие промежуточные слои (ремесленники, земледельцы). Но в целом касту вайшьев все же можно отнести к элите.

Массы — это шудры (низшая каста).

В принципе, эта модель не является исчерпывающей для варнового сознания. Потому что в исчерпывающую модель древние индоарии закладывали высшую сакральную инстанцию и ее земное воплощение — Богоподобного царя. Не царя как помазанника, а царя как часть священной иерархии. Как воплощение невоплощаемого.

Напомним вкратце основные моменты варновой доктрины и прецеденты ее воплощения в политическую практику.

Самое первое и раннее упоминание о варнах содержится в ригведийском гимне «Пурушасукта», в котором повествуется о происхождении варн из частей тела мифического первочеловека Пуруши. Брахманы — из уст, кшатрии — из рук, вайшьи — из бедер, шудры — из ступней.

Варна брахманов занимала верховное положение. Сюда входили представители родов, которые выполняли жреческие обязанности.

Брахманы были освобождены от повинностей. Убийство брахманов было самым большим грехом.

Следующей по схеме сословной иерархии была варна кшатриев, в которую входила военная знать. Эта варна располагала реальной властью в индийском обществе, так как имела в своих руках материальные ресурсы и военную силу. Сословие царей и воинов было призвано устанавливать земные законы в соответствии с метафизическими принципами и поддерживать порядок в интересах всего общества и, прежде всего, касты жрецов.

Третья каста — каста вайшьев — это земледельцы, ремесленники и торговцы. Они реализуют установленный брахманами и кшатриями порядок на уровне материального интереса. Вайшьи также входят в число высших каст («дваждырожденных»). Каждая их этих трех каст имеет свои соответствующие инициатические ритуалы.

Последняя традиционная каста — шудры, которые должны подчиняться трем высшим кастам и осуществлять низшие функции в структуре общества. Они не имеют никакой символической цели и в древности считались максимально близкими к полуживотным существам.

Такова нормативность варновой системы. Гораздо интереснее то, как именно она искажалась, порождая интересующие нас коллизии — конфликты элит.

С самого начального периода утверждения кастовой системы внутри нее возникло сопротивление ее основным установлениям.

Сначала сами брахманы, добиваясь окончательного закрепления исключительности своего положения, начинают искажать в свою пользу идею каст как механизма относительного социально-структурного равновесия.

Против такой деградации восстают кшатрии — цари и воины, уверенные в возможности исправления сложившегося кризиса собственными силами. Эти силы действительно позволяют несколько сдержать историческое сползание за счет установления имперского порядка.

Но порядок кшатриев также оказывается неустойчивым в силу внутренней конфликтности касты кшатриев. Увеличивается количество удельных князей, нарастает конфликтность между ними, что разрушает ранее единую власть в государстве.

Тогда верх одерживает следующая каста — вайшьи.

Все это, будучи, казалось бы, чисто индийской древностью, тем не менее важно. Не само по себе, а поскольку вполне авторитетные историки культуры, такие как, скажем, Рене Генон (а значит, и все, кто на него опирается, а это уже круг влиятельных современных политиков и экспертов), распространяя данную индуистскую модель на западное общество, соотносит ситуацию вытеснения кшатриев вайшьями с… например, победой буржуазно ориентированного масонства над воинским Орденом тамплиеров.

То есть модель признается релевантной для описания конфликтов иных социокультурных систем в куда более поздние — вплоть до современных — времена. Модель — действительно работающая.

Опираясь на нее, мы в российской новейшей истории можем говорить, например, о таких «низких» сюжетах, как борьба Березовского с Коржаковым. Что дает определенные методологические преимущества перед бытописанием некой частной коллизии. Мы можем зафиксировать, что в борьбе этой Коржаков выступал как кшатрий и потерпел поражение от совокупных вайшьев. Это был очень острый момент.