– Сегодня с утра мне безумно захотелось вишен, – сказала ей однажды утром Сабран. – Как ты думаешь, к чему бы это?

– Вишни давно отошли, моя госпожа, – ответила Эда. – Быть может, вы скучаете по летнему изобилию?

Королева сдержалась и промолчала. Эда продолжала чистить ее плащ.

Она не одобряла подобных пустых гаданий. Катриен с Розлайн говорили Сабран то, что королеве хотелось слышать, Эда же считала своим долгом сообщать то, что ей следовало знать. Сабран никогда не отличалась терпением. Вскоре она стала уклоняться от ночей с супругом, до рассвета засиживаясь за картами со своими дамами. Днем она бывала усталой и капризной. Катриен пожаловалась Розлайн, что при таком настроении ее чрево не захочет принять, – слышавшей это Эде захотелось так дать болтунье по голове, чтоб у нее зубы повылетали.

У королевы хватало и других забот помимо зачатия наследницы. Оборона Ментендона от змеев уже потребовала непредвиденных расходов. Принесенное Льевелином приданое быстро иссякло.

Эду теперь посвящали в такие дела. В тайные знания для самых ближних. Она знала, что Сабран иногда долгими часами лежит в постели, не в силах подняться под тяжестью наследственной тоски. Знала, что на левом бедре у королевы шрам: в двенадцать лет Сабран упала с дерева. И знала, что она не только надеется на беременность, но и боится ее больше всего на свете.

Сабран называла Вересковый дворец своим гнездышком, но пока что он больше походил на клетку. В его коридорах, по углам, бродили слухи. Сами стены, казалось, затаили дыхание в ожидании новостей.

Слухи задевали и Эду. Безродная обращенная язычница, возвысившаяся до дамы опочивальни… кто бы сумел удержать придворных от сплетен о причинах такого возвышения? Эда сама не знала, почему Сабран из множества благородных дам своего двора выбрала ее. Линора не жалела для нее кислых взглядов, но Эду они мало заботили. Она за прошедшие годы смирилась с коровьей тупостью придворных дам.

Однажды утром, одевшись по-осеннему, Эда вышла погулять, пока не проснулась Сабран. Теперь, чтобы урвать часок на раздумья, ей приходилось подниматься с жаворонками. Почти все время она проводила с королевой, получив к ней почти неограниченный доступ.

Рассвет был ясный, морозный, во дворе замка царила блаженная тишина. Ворковали только голуби в голубятне. Эда, кутая лицо в меховой воротник, миновала статую Глориан Третьей, отстоявшей Инис в Горе Веков. Скульптор изобразил ее конной, в доспехе, едва не лопавшемся на округлившемся животе, с подъятым мечом в руке.

Глориан стала королевой, когда Фиридел погубил ее родителей. Война застала людей врасплох, но Глориан Защитница показала, что выкована из крепкого металла. Она, не забывая об обороне Иниса, сочеталась браком с пожилым герцогом Корвугарским и обручила свое не рожденное еще дитя с Хайнриком Ваттеном из Ментендона. Новорожденную дочь она в первый же день вынесла на поле битвы, чтобы показать войскам: надежда есть. Эда не взялась бы судить, безумие то было или мужество.

Ее история была не единственной. И другие королевы жертвовали собой ради Иниса. Наследие этих женщин несла на своих плечах Сабран Беретнет.

Эда свернула направо по усыпанной щебнем дорожке между розовыми кустами. В конце ее, стеной отгораживая дворцовые сады, поднимался Честенский лес – древний, как сам Инис.

Здесь располагались заглубленные в землю теплицы со стеклянной кровлей на чугунной раме. Вступая в их влажное тепло, Эда спугнула с крыши красногрудку.

В прудике плавали самоцветные лилии. Отыскав осенние крокусы, Эда присела и сняла с пояса ножницы. В обители женщины, желавшие зачать, пили настойку шафрана.

– Госпожа Дариан.

Она вздрогнула и подняла голову. Рядом стоял Обрехт Льевелин, в парчовом плаще с лисьим воротником.

– Ваше королевское высочество. – Разогнувшись, Эда присела в реверансе, спрятала крокусы под плащ. – Простите, я вас не увидела.

– Напротив, это я извиняюсь, что потревожил. Не думал, что кто-то еще встает в такую рань.

– Не всегда, но я люблю свет, когда солнце еще не встало.

– А я люблю тишину. Двор – такое шумное место.

– Что, придворная жизнь в Бригстаде так отличается?

– Может быть, и нет. Любой дворец полон глаз и сплетен, но здесь шепотки… Ну, мне не пристало жаловаться. – Он с трудом улыбнулся. – Смею спросить, чем ты занималась?

Эда остерегалась подобного любопытства, но Льевелин, на ее взгляд, был чужд коварства.

– Вы, конечно, знаете, что ее величество мучат ночные страхи, – ответила она. – Я искала лаванду, чтобы истереть в порошок и положить ей под подушку.

– Лаванду?

– Она дарит спокойный сон.

Обрехт кивнул.

– Наверное, стоит поискать в аптечном огороде, – посоветовал он. – Ты позволишь пойти с тобой?

Она удивилась, но отказать было невозможно.

– Да, конечно, ваше высочество.

Они вышли из теплицы, когда над горизонтом показался верхний краешек солнца. Эда гадала, должна ли она поддерживать беседу, хотя Льевелин, казалось, довольствовался морозной красотой утра и молча шел с ней рядом. Королевская стража следовала за ними в отдалении.

– Это правда, ее величество плохо спит, – заговорил он наконец. – Ее тяготит долг.

– И вас, должно быть, тоже.

– Да, но мне проще. Выносить нашу дочь предстоит Сабран. Сабран даст ей жизнь. – Он с натянутой улыбкой указал на Честенский лес. – Скажи мне, госпожа Дариан, что говорят сказки? Ходила ли среди этих деревьев Лесная хозяйка?

Эду пробрал озноб.

– Это очень старая легенда, князь. Признаться, я удивляюсь, что вы ее слышали.

– Мне рассказал один из новых инисских служителей. Я просил его посвятить меня в легенды и обычаи страны. У нас, в Ментендоне, конечно, есть наши лесные эльфы, красные волки и тому подобное… но сказка о ведьме – похитительнице детей представляется уж слишком кровавой.

– В Инисе когда-то лилось много крови.

– Верно. Благодарение Святому, это в прошлом.

Эда смотрела на стену леса.

– Сколько я знаю, Лесная хозяйка никогда здесь не бывала, – сказала она. – Ее дебри лежали к северу, у Златбука, где родился Святой. Люди в них бывают только во время весеннего паломничества.

– А… – Князь хмыкнул. – Какое облегчение. Я побаивался, что однажды, выглянув из окна, увижу ее на опушке.

– Бояться нечего, принц.

Вскоре они подошли к аптечному огороду. Он занимал двор у главной кухни, где уже растопили печи.

– Уступи мне эту честь, – попросил Льевелин.

Эда сняла с пояса ножницы:

– Конечно.

– Спасибо.

Они встали на колени у посадок лаванды, и Льевелин, по-мальчишечьи улыбнувшись, стянул перчатки. Верно, руки у него соскучились по работе. Слуги внутренних покоев делали за него все: подавали пищу, мыли волосы…