Затем нужно было все это отладить. Ведущий вал коробки передач, кривошипный вал, оси колес, колонка рулевого управления – все это должно работать согласованно. Гленн отскреб и снова поставил на место все болты и шарниры. Через два года он вставил ключ зажигания, и мотор ожил, колеса стали вертеться. Гленн съездил на машине в ближайший магазин, затем приехал на ней на собрание разведенных отцов, положив на заднее сиденье гитару; показал своей дочери Дженни, но покататься с собой не взял, считая это пока опасным. Он подключил только тормозные огни, а предстояло еще наладить всю электрику и покрасить корпус. И хотя «студебекер» на данный момент был не очень привлекательным, но он был жив, он дышал!

Через некоторое время, когда Гленн возился с приборной панелью, прилаживая провода и напевая про себя, что-то упало ему на грудь. Он повернул голову, едва не ударившись о приборный щиток, и увидел перед собой котенка с рыже-белой шерсткой. Он был очень маленьким, меньше полутора месяцев, и внимательно смотрел на Гленна, склонив набок головку. Гленн понятия не имел, откуда он взялся, но цвет его шерстки напомнил ему ржавый «студебекер», когда его вытаскивали из кустов.

– Привет, Расти[25], как поживаешь? – сказал он и осторожно погладил котенка по голове.

Котенок ласково потерся головкой о его ладонь, потом снова посмотрел ему в глаза, улегся у него на груди и замурлыкал. Гленн удивленно пожал плечами и вернулся к работе. Тишину в гараже нарушало только звяканье инструментов и громкое урчание Расти.

На следующий вечер, когда Гленн пришел в гараж, котенок уже ждал его. Он протянул Расти руки, и тот подошел и стал тыкаться в них мордочкой.

– Рад снова тебя видеть, Расти, – сказал Гленн, а котенок снова наклонил головку и замяукал. – Ладно, ладно, я слышу.

Гленн снова улегся на переднем сиденье и засунул голову под щиток, а котенок, как накануне, вспрыгнул ему на грудь, свернулся клубочком и задремал. Назавтра все повторилось. Только через неделю Гленн догадался, что котенок спал в «студебекере» и ждал его прихода. Он стал предлагать ему сэндвич с мясом, разные вкусные кусочки из закусок. Расти все жадно обнюхивал и чаще всего с аппетитом уничтожал.

– Пойдешь со мной домой, Расти? – как-то вечером спросил Гленн.

Он привык во время работы болтать с котенком, как со старым другом. А тот уже не рассматривал его с любопытством, а урчал или мяукал в ответ.

– Не хочешь? – спросил Гленн, видя, что котенок не идет за ним, когда он выходил из гаража. – Ладно, тогда до завтра.

Гленн любил животных. В детстве он приводил домой всех встреченных им бродяжек. Очень крупная и сильная сука лабрадора Джампер прожила у него всего несколько дней, потом отец отвез ее на ферму своему другу. Как-то на обочине дороги Гленн нашел окровавленного терьера и принес домой. Он перевязал его, напоил водой и утром, обрадованный, что пес не умер, назвал его Рокки. Через год его бывшие хозяева увидели, как Рокки играет с Гленном, и потребовали вернуть его. Вскоре после этого за Гленном увязался на улице Спук. Родители Гленна два раза переезжали на другое место, не предупредив его, – первый раз в другую квартиру в том же доме, а во второй – в дом дальше по улице, и Спук своим лаем показывал ему, куда идти. В Техасе Гленн подружился даже со львом, который принадлежал его другу (это было в 1970-х годах, тогда люди часто держали львов в своих загородных домах). И они вместе разъезжали в машине Гленна «понтиак гранд прикс» – из одного окна высовывалась голова льва, а из другого свисал его хвост с кисточкой на кончике.

Поэтому Гленн не очень удивился, когда через несколько дней после его первого приглашения Расти пошел следом за ним. К сожалению, у матери Гленна уже был кот, злой и раздражительный. Год назад Гленн обнаружил его в заброшенной цистерне, где он провел пять недель, – скорее всего, продержаться ему помогла роса, к утру выступающая на внутренних стенках цистерны, и всякие жуки, но это уже другая история. Как ни странно, кот не проявлял благодарности своему спасителю и сразу дал понять, что не пустит Расти на свою территорию. Кстати, из них двоих клыки были только у Расти, но он не стал настаивать – не потому, что боялся или был покорным по натуре, просто у него в характере не было агрессивности. Казалось, он исповедовал принцип «Живи сам и дай жить другим».

Гленн извинился перед Расти и сказал, что ему лучше вернуться в гараж, но тот предпочел обосноваться на крыльце. Он появлялся на крыльце, когда Гленн уходил на работу, и прибегал вечером, чтобы встретить его. После обеда они вместе шли в гараж. Гленн даже подумывал принести его на собрание разведенных отцов. Тем летом на Курт-стрит, большой дороге рядом с домом матери Гленна, начался ремонт, поэтому Гленн и Расти стали ходить в пивной бар Билла через строительную зону. Гленн заходил в бар выпить кружку пива, а Расти ждал снаружи и иногда успевал за это время с кем-нибудь познакомиться.

– Это ваш кот? – спрашивали у Гленна.

– Ну да.

– Очень красивый кот, и такой дружелюбный!

– Да, Расти такой. Он у меня молодец!

Наступила осень, дни стали короче. На Курт-стрит открыли движение, так что Расти стало опасно на ней появляться. Несколько старых друзей Гленна организовали любительский оркестр и пригласили его играть на гитаре, и несколько вечеров в неделю он приходил домой очень поздно. Расти вспрыгивал на перила веранды, идущей вокруг дома, откуда забирался на оконный карниз снаружи и подолгу смотрел в теплую кухню. Вечером, собираясь ложиться спать, Гленн видел, что Расти наблюдает за ним. Поймав его взгляд, Расти начинал мяукать и скрестись в окно.

– Мама, нужно впустить его в дом, – сказал Гленн. – На улице уже слишком холодно.

Мать не хотела об этом и слышать, уж слишком бурно реагировал на Расти ее кот. Поэтому Гленн, узнав, что неподалеку сдается дом, переехал туда. Новый дом оказался такой же монашеской келью, как его комната у матери, – маленький, голый, лишь с самой необходимой мебелью, но на этот раз Гленн был с приятелем. Он оставлял окно открытым, но Расти забирался в дом, только когда там не было хозяина. Он пристрастился к человеческой еде. Все, что готовил Гленн, он сначала тщательно обнюхивал и, если ему нравился запах, пробовал еду на вкус, выпрашивал непрестанным мяуканьем. Вымыв посуду, Гленн обычно укладывался на диван таким образом, чтобы Расти мог залезть ему на спину и массировать ее когтями. Лучшего массажа после тяжелой работы нельзя было и представить.

Живя у матери, Гленн привык в постели играть на гитаре, частенько засыпая с нею в руках. «Эта гитара стала мне лучшим другом», – однажды сказал он мне.

Возможно, поэтому Расти и возненавидел гитару. Поначалу, как только Гленн брал инструмент, чтобы выучить новую мелодию, кот сразу выскакивал в окно. «Да это всего лишь рок-н-ролл!» – со смехом кричал ему вслед Гленн.

Со временем Расти попривык и уже не убегал. Когда Гленн вынимал гитару из футляра, он медленно подходил и забирался внутрь, затем толкал лапкой крышку, пока она не падала, наглухо закрыв его. Непонятно, что он там делал, но, пока Гленн перебирал струны, кот находился внутри и даже не пытался выбраться наружу. Как только Гленн открывал футляр, чтобы убрать инструмент, Расти сразу выскакивал на пол. Затем он дожидался, чтобы Гленн улегся в постель, забирался к нему и укладывался рядом.