Официант, ряженный под Санчо, принес стакан воды со льдом, тарелочку с хлебом, кусочек сливочного масла, а также блюдце со смесью чистого оливкового масла и соевого соуса с мелко нарубленным чесноком, чтобы макать хлеб. Хлеб здесь пекут превосходно, это признают все, кто пробовал иностранный хлеб. Есть его, макая в эту смесь, уже вкуснятина, не говоря уже о превосходных блюдах, которые подают следом – Вам, сенсей, непременно нужно поесть здесь, гарантирую, Вам точно все здесь понравится, – но в этом заведении есть еще одно обыкновение, а лучше сказать правило: каждый вечер перед закрытием они выставляют весь выпеченный за день хлеб – продолговатый, круглый, черный, белый, простой и деликатную выпечку – в корзине на столе у входа, и любой посетитель может взять его с собой. Никаких надписей или разъяснений, каждый может просто взять что-то, вот каждый и берет. Берет и уносит, зажав под мышкой или прижав к груди, хлеб – продолговатый или квадратный, мягкий или с пахучей корочкой, – разносящий вокруг ароматы пшеницы, льняного семени, миндаля, дрожжей. Когда, прижимая к груди свежий хлеб, я неторопливо шагаю по вечерней площади перед храмом Матушки Чадоподательницы, сенсей, душу охватывает какое-то чувство. Я, конечно, понимаю, что это ощущение расточительства, потому что я прекрасно знаю, что немало людей в Поднебесной ходят в лохмотьях, полуголодными, а многие живут на грани жизни и смерти.

«Мисс Маргарита» – кто, интересно, придумал такое, заставляющее представить нечто европейское, название для такого превосходного на вкус овощного салата из свежей зелени, помидоров и осота? Кто еще, если не Ли Шоу, мой одноклассник, сын нашего учителя. Как я уже упоминал в одном из писем к Вам, Ли Шоу был из нас самым талантливым, вот бы кому стать литератором, но в конце концов этим стал заниматься я. Он выучился на врача и перед ним открывалось блестящее будущее, но он ушел из медицины, вернулся в родные места и открыл этот ресторанчик – не китайский, и не европейский, скорее нечто среднее. И по имени ресторанчика, и по названиям блюд можно было понять, какое влияние оказала на нашего старого одноклассника литература. Одно то, что в нашей здешней мешанине местного и западного он открыл ресторан под названием «Дон Кихот», само по себе донкихотство. Ли Шоу уже раздобрел, он вообще был коротышкой, а пополнев, стал казаться еще ниже. Нередко он сидел в другом углу ресторанчика, поодаль, напротив меня, но чтобы подойти поздороваться, так нет. Я, бывало, разлягусь на столе и записываю свои самые разные впечатления, а он всегда закинет левую руку за спинку стула, а правой подпирает правую щеку, и в этом странном, но, судя по всему, праздном и спокойном положении проводит довольно много времени.

Ряженый Санчо принес мой заказ – тушеную говядину в соевом соусе и кружку темного пива. И вот я уже попиваю пиво, кусочек за кусочком не спеша жую мясо, наслаждаясь вкусом, и бросаю взгляды за окно, где под открытым небом разворачивается величественное сказочное представление. Сначала идет, грохоча барабанами, оркестр, следом несут знамена, шелковые зонты и вееры необычные персонажи в разноцветных одеждах. Сидящая верхом на цилине луноликая женщина с глазами, подобными звездам, прижимает к груди розовощекого младенца – всякий раз, когда я вижу эту Матушку, Дарующую Сына, мне хочется связать ее воедино с тетушкой, но в сознании возникает образ реальной тетушки – всегда в накинутом большом черном халате, с взлохмаченной головой, ухающим совиным смехом, блуждающим взглядом и путаной речью, – и рушит все мои прекрасные фантазии.

Сопровождающие Матушку, Дарующую Сына делают круг по площади и останавливаются, построившись рядами, посередине. Барабаны стихают, и чиновник в высокой шапке и темно-красном халате, прижимая к груди дощечку для записей – по его виду можно было подумать, что это дворцовый евнух из пьес про древних правителей, – и держа в руке желтый свиток, громко провозглашает:

– Небо и земля тому свидетели, да приумножатся пять злаков[100]. Солнце, луна и светила небесные порождают весь народ. Во исполнение воли верховного владыки Нефритового императора, Великая Матушка, Дарующая Сына, с ребенком на руках снизошла в дунбэйский Гаоми, чтобы особо уведомить благочестивых и набожных, знающих и способных мужей и жен о своем прибытии и ниспослании сына…

Этого ниспосланного сына – глиняную куклу – исполняющие роль знающих и способных мужей и жен предъявить не успели, потому что ее стащила одна из собравшихся на площади женщин, которые мечтали родить сына.

Хоть я и утешаю себя, приводя множество доводов, сенсей, но все же остаюсь трусливым как мышь, снедаемым тревогой, ничтожным человеком. С обретенным пониманием того, что девица по имени Чэнь Мэй уже вынашивает в утробе моего ребенка, меня как веревкой связало чувство, что я совершил тяжкое преступление. Потому что Чэнь Мэй – дочь моего одноклассника Чэнь Би, потому что ее выходили тетушка со Львенком, в те дни я собственными руками кормил ее из бутылочки порошковым молоком. Она даже младше моей дочери. И когда Чэнь Би, Ли Шоу, Ван Гань, все эти мои старинные друзья, узнают, как дело обстоит на самом деле, боюсь, стыдно будет людям в глаза смотреть, словно я надуть их пытался.

Помню, после возвращения в родные места я встречался с Чэнь Би дважды.

Один раз в конце прошлого года вечером, когда мела метель. Тогда Львенок еще не пошла работать в компанию по разведению лягушек, и мы неторопливо прогуливались, глядя, как танцуют снежинки в золотистом свете фонарей на площади. Издалека то и дело доносились взрывы хлопушек, дух Нового года становился все заметнее. Дочка сейчас далеко, в Испании, говорили с ней по телефону, и она сказала, что они с мужем гуляют по маленькому городку на родине Сервантеса. Вот мы со Львенком, взявшись за руки, и зашли в трактир «Дон Кихот». Я сказал об этом дочери, и из трубки донесся ее искренний смех.

– Земля слишком маленькая, папа.

Это культура слишком велика, сенсей.

Тогда я еще не знал, что хозяином этого ресторанчика является Ли Шоу, но уже понял, что владелец заведения – человек непростой. Как только мы зашли туда, обстановка нам тут же понравилась. И больше всего – простые столы и стулья. Накрытые белоснежными накрахмаленными скатертями, они, возможно, смотрелись бы очень по-европейски, но я согласен с тем, что позже объяснил Ли Шоу: он якобы выяснил, что во времена Дон Кихота в деревенских ресторанчиках Испании скатертей не было. Как в ту эпоху европейские женщины не носили бюстгальтеров, добавил он с хитринкой.

Признаюсь честно, сенсей, когда при входе мне бросились в глаза отполированные до блеска многими ладонями груди медной женской статуи, руки невольно потянулись к ним. Вот так и выявилась моя низменная суть, но все же я признаю это спокойно и открыто[101]. Львенок шикнула на меня и привела в чувство.

– Что ты шикаешь, это же искусство.

– Все вы, хулиганы культурные, так говорите, – строго сказала она.