Возможно, попал в опалу и родной брат Септимия Севера Публий Септимий Гета. До 182 года его карьера складывалась вполне удачно. Он родился около 150 года и около 170-го начал карьеру в качестве децемвира для судебных разбирательств (decemvir stlitibus iudicandis). Затем Гета отправился в Британию, где «оттрубил» три года военным трибуном легиона II Augusta (ок. 171–173 гг.). Неизвестно, правда, находился ли Гета в Британии или воевал с вексилляцией своего легиона на Дунае.

В любом случае, юноша показал себя с хорошей стороны и сразу после трибуната был назначен квестором провинции Крит и Киренаика (ок. 174–175 гг.). В 176/7 году Гета был эдилом, но о его претуре нам ничего не известно. Скорее всего, претором он, всё же, был, примерно, в 179 году, потому что на следующий год он стал легатом легиона I Italica p. f. (180–182 гг.). Обычно считается, что Гета командовал легионом в 185 году, но, по нашему мнению, это не так. Командиры легиона I Italica p. f. в годы Коммода хорошо известны (это Клодий Альбин и Валерий Максимиан), поэтому для Геты остаётся место только и именно в 180–182 годах.

Вот тут-то мы и возвращаемся к вопросу опалы Геты. Мы знаем, что следующим важным постом его был проконсулат в Сицилии в 187–188 годах. Но несколько лет до этого Гета не получал никаких магистратур, как и его старший брат. И оба вновь начали получать назначения в 186–187 годах. Вот и выходит, что Гета тоже был в опале и опала с обоих Септимиев была снята одновременно. В 188–191 гг. Гета был пропретором Лузитании и в 191 году стал консулом-суффектом.

А вот близкий друг Септимия Луций Фабий Цилон Септимин никаким опалам не подвергался. В 180–183 годах он служил в Сирии под командованием Пертинакса и в коллегах у Септимия, будучи легатом легиона XVI Flavia Firma, после чего был повышен до наместника провинции.

Ликвидировав заговоры, Коммод передоверил все дела Переннису, который остался единственным префектом претория (182–185 гг.), а сам пустился во все тяжкие. «Пьянствуя до рассвета и расточая средства Римской империи, он по вечерам таскался из кабаков в лупанары. Для управления провинциями он посылал либо соучастников своих позорных дел, либо людей, рекомендованных этими соучастниками» [Элий Лампридий. Коммод Антонин. III, 6–8].

Таким образом Переннису удалось стать самым могущественным человеком в Римской империи после Коммода. Переннис удерживал такую власть в течении трёх лет и, возможно, готовил переворот. Это был первый такой случай в истории Римской империи. Простой всадник замыслил государственный переворот. В этом контексте, даже устранение управляющего императорским двором Саотера, пошло на пользу Переннису, так как был убит его важнейший конкурент.

Переннис получил возможность полностью контролировать деятельность правительства, он убедил Коммода назначить легатами Панноний его сыновей, а сам взял под контроль огромные финансовые ресурсы с целью подкупа сенаторов, воинов и народа, и уже потихоньку начал это делать, намекая, что подкупленные должны быть готовы поддержать его претензии на престол в случае смерти Коммода. Его сыновья — легаты Панноний, потихоньку подкупали свои войска с той же целью. Сразу же вспоминается ситуация, сложившаяся всего через 8 лет, когда те же Паннонские легионы возьмут Рим и возведут на престол Септимия Севера. Не Тигидий ли, Переннис и его сыновья первыми заронили осознание такой возможности в головах паннонских легионеров? Возможно, кто-то из легатов других провинций тоже был на их стороне.

Переннис даже начал втайне чеканить собственные деньги. Это уже просто вопиющая наглость, даже если они не ходили, а придерживались где-то до переворота. Однако же, люди есть люди и часть монет ушла в оборот, будучи, видимо, украденной.

Впервые обвинение против Перенниса дошло до Коммода 15 октября 185 года. Тогда, на открытии игр в честь Юпитера Капитолийского на сцену театра, где присутствовал император, вырвался какой-то странствующий киник и громко прокричал предупреждение Коммоду, заявив, что Переннис и его сыновья собираются его убить и захватить власть [Геродиан. История I. 9,4].

Услышав такое, весь театр, включая самого Коммода, онемел. Первым очнулся Переннис, который сидел рядом с императором. Он приказал тут же схватить философа и сжечь его как сумасшедшего и Коммод от неожиданности, и в смятении, согласился. Однако, очевидно, он всё же задумался и начал потихоньку присматриваться к ситуации. Помощником в этом императору стал давно ненавидевший Перенниса спальник Коммода вольноотпущенник фригиец Марк Аврелий Клеандр. Сочувствующих ему было много, поскольку Переннис своей надменностью многих обидел.

А через несколько дней к Риму подошли воины, которые и показали Коммоду монеты с профилем Перенниса. Это окончательно открыло глаза императору. Между прочим, эта история началась задолго до октября 185 года и заслуживает, чтобы её рассказать.

Началось всё в беспокойной Британии. Там, то ли в 182, то ли в 183 году каледонцы перешли Антонинов вал, на котором уже лет 20 как не было римских войск и вторглись в Римскую Британию. Между Адриановым и Антониновым валом развернулись бои, длившиеся более двух лет. Легат Британии Луций Ульпий Марцел (181–184 гг.), вероятно, сын знаменитого юриста, консул 173 года, легат Верхней Паннонии в 174–176 гг, успешно выиграл войну и вытеснил варваров за стену, за что Коммод получил 7-ю аккламацию и титул Britannicus Maximus [ILS 393–395; ВМС IV. P. CLVIII, CLXXIV, CLXXX].

Вот что Дион Кассий пишет об Ульпии Марцелле и его методах ведения войны: «Этот человек, муж сдержанный и неприхотливый, во время военных действий ни в еде, ни в чем другом не отличался от простых воинов, однако становился всё более заносчивым и надменным. В отношении денег он славился своей неподкупностью, но не отличался приятным или дружелюбным обхождением. Всех прочих полководцев он превзошел своей неусыпной бдительностью и, желая, чтобы и все окружавшие его находились в готовности круглые сутки, почти каждый вечер писал приказы на двенадцати табличках, наподобие тех, которые изготовляют из липовых дощечек, предписывая, чтобы каждая из них была вручена разным людям в разное время, чтобы подчиненные, полагая, что военачальник никогда не спит, и сами не посвящали сну столько времени, сколько им хотелось.

Дело в том, что он и от природы был наделен способностью бороться со сном, и еще больше развивал в себе это качество путем воздержания от пищи. Он всеми способами крайне ограничивал себя в еде, в том числе и тем, что во избежание пресыщения хлебом посылал за ним в Рим, и не потому, что не мог есть местный хлеб, а для того, чтобы хлеб попадал ему на стол настолько черствым, чтобы