— Ты что?! — заорал Арнольд и швырнул тапочком в зеркало. — Я всю Америку поднял на ноги, чтобы этого стукача не впускали, а ты встречать его… В аэропорт! Ты с ума сошла!

— Арик, я не могу так разговаривать.

Она вышла в прихожую и сняла с вешалки плащ. Он выскочил вслед за ней — босиком, в трусах и майке — и попытался вырвать у нее плащ.

— Ты с ума сошла! Как ты поедешь в аэропорт? Ты же в жизни дальше супермаркета машину не водила. И с какой стати?..

— Дай сюда плащ. Арик, перестань.

Она повернулась и взглянула ему прямо в глаза. Губы ее были плотно сжаты. Он отпустил плащ и попятился.

— Арик, я все понимаю. Он негодяй, и правильно было бы, если б его не впустили. Но тут совсем другое дело: семья в отчаянном положении. По вине нашей родной «Джушки», между прочим. Они просят о помощи — я не могу отказать… Дети чем виноваты? Если что случится — мы себе этого не простим, я знаю.

— Ты ведь даже до моста не доберешься. Там такая путаница — опытный водитель не разберет!

— Как-нибудь доберусь. Собьюсь с дороги — заеду на бензоколонку, там скажут.

Она застегнула плащ и повесила сумочку на плечо.

— Ты что — притащишь их сюда?

— А куда еще? Переспят здесь, в гостиной хотя бы. А завтра утром позвоню Рут: пусть отправляет их в Кливленд, немедленно. А ты ложись.

У самых дверей он схватил ее за плечи.

— Нет, одну я тебя не пущу! Там дикое движение около мостов! Подожди, я сейчас…

Уже в машине, выезжая на шоссе, он сказал:

— Ну Кирилл и посмеется… Ты, скажет, поистине человек принципов. Цветы, скажет, не забыли захватить?

Она ответила не сразу:

— Цветы здесь не нужны. А принципы? Жизнь сложнее принципов…

Всю дорогу до аэропорта они напряженно молчали.

Менуха делала вид, что не замечает волнения мужа, на самом же деле она прекрасно видела, в каком он был напряжении и как бросал взгляды на стенные часы, а потом, не поверив им, сверял со своими ручными, и как, прижав лицо к стеклу, поглядывал вдоль улицы… Тяжело ступая (на седьмом месяце как-никак), она курсировала из столовой в кухню и обратно, собирая к столу и не забывая по пути заглянуть в детскую, где пятилетняя Дина укладывала спать своих кукол.

— First you wash your hands, then you brush your teeth, then… — доносился из детской рассудительный голос Дины.

— А он будет есть нашу пищу, ты уверен? — спросила Менуха, устанавливая посередине стола блюдо с заливной рыбой. (В семье они говорили по-английски.)

— Почему нет? Кошер можно есть всем.

— Откуда я знаю, как там у них? — Менуха любила, чтобы последнее слово оставалось за ней. — А ты сядь, отдохни, я сама закончу.

Зеев послушно сел на диван, но так, чтобы видна была улица. Он ерзал на диване и вытягивал шею. Ожидание продлилось недолго: в пять минут седьмого под окнами остановилась машина, и они оба бросились к окну. Из такси вышел необычно одетый человек с окладистой бородой.

— Это он? — недоверчиво спросила Менуха.

— Хм… не знаю, — с запинкой ответил Зеев. — Должно быть, он…

— Ты не узнаешь? Ничего себе… — Она пожала плечами.

Прибывший поднялся на второй этаж, вошел в распахнутую дверь квартиры и остановился в прихожей — как замер. Они стояли друг перед другом, Зеев и пришедший, и молча разглядывали один другого. Менуха тоже разглядывала их, словно увидела мужа впервые. Они были одного роста, но сходство на этом кончалось: Зеев был худой, сутуловатый, в очках, борода короткая и растрепанная, темные волосы беспорядочно торчат из-под шляпы, а тот, другой, — осанистый, представительный, борода ухоженная, волосы длинные, расчесанные на две стороны, одет в длинную черную рубаху, как кантор на праздник, а на грудь спускается с шеи большой серебряный крест.

— Что мы стоим? Давай хоть обнимемся, — сказал гость по-русски и шагнул навстречу Зееву. Они обнялись и долго стояли, не глядя в лицо друг другу. Наконец гость разжал объятия, отступил назад и огляделся помутневшим взглядом.

— Это жена моя, Менуха, — словно очнувшись, заговорил Зеев.

— Очень рад, — сказал гость и протянул руку. Менуха вздрогнула и посмотрела на мужа.

— Извини, у нас не принято, — смутился Зеев. — Мужчины с женщинами за руку не здороваются.

— Здравствуйте, очень приятно познакомиться, — выговорила Менуха по-русски. Когда-то она говорила по-русски с бабушкой, но бабушка давно умерла, а родители русского не знали. Эта галантная фраза, явно заготовленная заранее и произнесенная с трудом, вызвала улыбку у всех троих. Напряжение ослабло.

— Знаешь, давай за стол сядем, за едой поговорим, — предложил Зеев.

— Отчего же нет, давай. А выпить можно? А то у вас все запрещено…

— А выпивать можно, даже нужно в некоторых случаях.

Они сели к столу, Менуха принесла покрытую изморозью бутылку и ушла на кухню.

— Почему с нами не садится? Тоже запрещено?

— Не хочет мешать. По-русски она почти ничего не понимает. Не будем же мы из-за нее говорить по-английски? Ну, давай за встречу. Эх, Эдька… Четырнадцать лет… Я уже и не надеялся…

Выпили, молча закусили соленым огурчиком.

— Кстати сказать, Эдуард было мое мирское имя, а вместе с саном я принял имя Василий.

Зеев взглянул на него с усмешкой:

— Не хватает еще мне называть тебя Васей!.. Ладно, давай по второй…

— А как называет тебя жена? Володей? Вовой?

Зеев смутился:

— Мое еврейское имя Зеев. Почему-то это считается эквивалентом имени Владимир. То есть известно почему. Когда-то культурные немецкие евреи перевели Зеев как Волф, и это было правильно: «зеев» на иврите значит «волк». Ну а советские евреи в силу своей полной неосведомленности «переводили» еврейско-немецкое имя Вольф как Владимир — по первой букве. Так Зеев стал Владимиром, а Владимир — Зеевом. Полная бессмыслица! Ну да ладно… Расскажи мне про себя лучше. Когда мы расставались, ты, помнится, учился на юридическом.

— Я окончил, получил диплом юриста. А через год поступил в семинарию. Ты хочешь спросить почему? Что произошло?

— Нет, не хочу. Я знаю и так. Наверное, по тем же причинам, по которым я поступил в ешиву. Ну и что ты теперь делаешь?

Бывший Эдуард допил свою рюмку, помедлил:

— Видишь ли, с двумя образованиями я стал специалистом по каноническому праву. Служу в управлении при Патриархии, чиновник, в общем. Собственно, и сюда приехал в этом качестве: мы ведем переговоры со здешней православной церковью об объединении, пока еще неофициально. И раб Божий Василий в составе делегации. — Он шутливо поклонился.