в основном на день рождения, 2 января, многолетняя традиция. Мама не пила в те годы вообще, по-моему, ничего. Ну, острила, любила, чтобы ее умные мужчины окружали. Друзья были всегда мужчины. Лучшие умы… Но такого, что, мол, ты, Машенька, скажи что-нибудь, чтобы я тренировалась в умной речи – мне особо не давали высказываться. Слушай и умней!

Еще я лет в десять начиталась Анатолия Алексина и требовала: где наш семейный совет? Чтобы, значит, мы совместно что-то решали, строили планы, например, куда ехать: на юг или куда… «В нашей семье решают родители, никакого семейного совета не будет», – сказали мне. Так что баловства не было. Свободно воспитывали, но без баловства. При этом нельзя было приглашать подруг, и оставаться у подруг ночевать тоже было нельзя. Потом меня поразило во Франции, что дети могут друг у друга ночевать и им все можно, и что дети не должны мыть посуду, ванну, раковину… Там в 1991 году была в семье помощница, приходила и все мыла. Мама всю жизнь мечтала о такой помощнице, но появились они только уже в последние ее годы.

Да, мама всегда мечтала о домработнице, иногда они и появлялись. Может, это были мои няни… Была Мария Марковна – мне было 7 лет – но я в нее кидалась какими-то котлетами, и она быстро сбежала. Милая такая старушка, безобидная. Из школы меня некому было встречать. А куда делся папа? А, он работал. Ехать за мной в школу как-то никому и в голову класса со второго уже не приходило. Ну, там было 5 остановок на троллейбусе. Потом, когда Марии Марковны уже не было, был термос, там был суп куриный. Вот это я помню: куриный суп в термосе.

Щеночки. Они были всегда, их мы с папой подбирали на улице – по одному. Какой-то появлялся вдруг щеночек, объявлялось маме: «мы взяли щеночка блохастого», и мы все это с папой мыли керосином – и потом их пристраивали, папа их уносил, куда-то на стройку, были эти вагончики… А потом уже появилась надолго Жучка. Она гуляла одна, спускалась по лестнице одна (с 12 этажа) и там шлялась. Потом приносила по 8 щенков… Это как-то никого не смущало, называлось «Снова здорово». Главное было дать явлению название! Мама все это терпела. Что меня крайне поражало. Все, что Саша хочет – мама не спорила с ним никогда: раз Саша хочет, это правильно. Она же по крови дагестанка. И в ней это так интересно сочеталось: нежелание заниматься бытом… и в то же время – все, что муж делает, правильно: ездил один куда хотел, свободу его она никогда не ограничивала, по нему студентки сохли…

Мама рассказывала – вот приходит Саша: «Что мне делать, она сказала, что выбросится из окна».

– Саша, скажи ей: выбрасывайся. Ответственность за этот поступок я беру на себя, говорила мама.

Никто, конечно, не выбросился… А он их невольно приручал, покорял своей гениальностью и обаянием, а куда их потом девать. Так говорила мама о его поклонницах- студентках.

Но были и другие прекрасные студентки и аспирантки из его семинаров, дружба с которыми продлилась потом всю папину жизнь и еще передалась мне.

А мама мне: вот, я хорошо училась, а ты нет… и поэтому за мной бегали… надо быть гордой, и тогда, типа… А не было, мне казалось, никакого никогда повода быть с кем-то гордой, как в песне. Не те были мальчики, чтобы на них тренировать какие-то такие качества важные. Она твердо была уверена: будь умной, интересной – и от поклонников отбою не будет. Мда.

…Телефона у нас не было, чтоб не отвлекаться – у всех детей телефоны, все перезваниваются, а я без телефона. Телевизора тоже не было, телефон считался тоже неким явлением, нарушающим покой, необходимый для работы – плюс некое такое советское зло. Мама в 2000 году пишет в дневнике: «хорошо бы телефон хотя бы два часа не звонил». Это уже у нас был телефон – с 80-го примерно года.

Это были уже последние годы ее работы в Комиссии по помилованию – тогда же отменили смертную казнь, уже за это одно Ельцину можно поставить памятник, по маминым словам.

Чтение.

Лучшие детские книги мама приносила мне из библиотеки. Помню «Голубую бусинку» Марии Крюгер, например. В 11 лет мама дала мне «Записки юного врача». (А «Мастера» только в 9 классе, когда книгой напечатали.) Библиотека «Огонек». Я очень ей благодарна и считаю, что это было главное событие в моей жизни. И я сразу все узнала и про медицину, и про роды, и вообще про жизнь, и перестала бояться врачей. И с тех пор я люблю Булгакова. Я эти «Записки юного врача» перечитывала, наверно, раз сорок. Особенно «Серебряное горло» мне нравилось. И еще из любимых у меня были пушкинские «Повести Белкина» по-моему, в этом же возрасте.

Правда же, похоже? Тьма эта, вьюга, все время едут непонятно куда, и короткие фразы эти… Может быть, у мамы есть статья на эту тему. Мне всегда нравились короткие емкие повести. И поэтому же я хотела всегда читать зарубежную литературу, где все было менее растянуто, и событий было больше. Ну, это большая тема, не для детского мемуара.

Мама говорила: «Жизнь – это великий дар. И к ней надо так относиться. Ее надо любить, какая бы она ни была». Да, и жизнь должна быть осмысленной. Цели – и дорога к ним.

Папа мне читал наизусть «Евгения Онегина» в 5 классе и заставлял главы учить, сам его знал наизусть (и мама тоже знала наизусть, так было у них принято). А мама читала мне Евтушенко и Вознесенского, отдельные стихи выбирала, которые считала хорошими. «Идут белые снеги» какие-нибудь. Она умела выискивать в каждом поэте хорошие лирические стихи.

Все детство они мне читали вот эту «Балладу о прокуренном вагоне» – это же было после какой-то катастрофы, где кто-то погиб, в списках ходило. <Стихотворение А. Кочеткова 1932 г. Не погиб, наоборот – спасся, случайно сдав билет. – Ред.>

Еще же с «Архипелагом Гулаг» было все непросто: сначала не пускали моих знакомых, потому что «мешают», а потом – потому что книжки дома запрещенные. <Наверное, и раньше так же? Просто пока ты была маленькая, тебе этого не сообщали. Да и телефона не было по похожим причинам.> Возможно.

На самом деле мама по своей природе была всегда учительницей. Ей нравилось учить детей. И она вернулась после 60 лет к