Пуля прошла сквозь голову Ларса, попала в стену, отрикошетила и разорвала мягкую кожу между моими большим и указательным пальцами. Из-за шока от выстрела и неожиданной боли я оступился и споткнулся. Пока я смотрел, как револьвер выпадает из рук Ларса в ванну, я сам погрузил свою окровавленную руку в эту массу, похожую на сперму, масса немного отпружинила, как кожа, и я перенесся на луг.

* * *

* * *

Запах горелого мяса проникает в ноздри, а в теле такие ощущения, как будто я катался по крапиве. Белое вещество в ванне стало настолько твердым по своей структуре, что напоминает сало. Когда я нажал на него здоровой рукой, оно не поддалось. Ларс исчез, его засосало в белизну, он пропал из этого мира. Я опустился на пол и прислонился лбом к краю ванны.

Это заканчивается.

Я не понимал, как возник луг, но знал, что его конец уже близок. Хаотичная возможность снова станет невозможной, одновременно с тем, как лизун отвердеет и дверь закроется. Стена тьмы росла, а горизонт сужался. Вскоре ничего не останется. Это место снова настолько увлекло меня, что осознание вызвало горе, которое меня парализовало. Я мог только сидеть, уперевшись лбом в эмаль, и оплакивать все.

Это заканчивается.

При взгляде назад это может показаться преувеличением, но мое горе было таким глубоким, как будто я видел, как угасает любимый человек, уходит в смерть и уносит с собой будущее. Ничего не осталось. Я посмотрел на стену, заляпанную мозгами Ларса, на свои пустые руки, покрытые порезами, и продолжил плакать.

Потащился домой через двор и упал в свое конторское кресло. Снова почувствовал сильное желание убить себя. Револьвер выпал из руки у Ларса перед тем, как он оказался на лугу, и, вероятно, еще был в ванне. Это был вариант. Все что угодно было лучше, чем пережить ночь.

Вычеркнуть себя из этого мира.

Показалось, что я не справлюсь. Тем не менее я сел на стул и полчаса смотрел в стену. Потом встал и промыл рану моющим средством в раковине, прежде чем скрючиться на полу, не доставая матрас. Тело несколько раз содрогнулось в конвульсиях, и я уснул.

Не могу поклясться, что то, что произошло дальше, не было сном. Я был в таком душевном раздрае, что по сравнению со мной Раскольников представлялся абсолютно здравомыслящим человеком. Я проснулся на полу оттого, что обожженная кожа причиняла мне боль, когда я переворачивался. Я не знал, день сейчас или ночь, не знал, в каком мире я нахожусь. Единственное, что указывало на то, что я бодрствую и являюсь настоящим, – боль в руке и жжение кожи. Я сел и уставился в темноту.

Не знаю, как все прошло, но через мгновение я оказался на улице. Есть ли на мне верхняя одежда? Обувь? Не могу сказать, я вижу картины, как будто я незнакомец, выглядывающий из собственный глаз. Снова идет снег. Темно. Полова болит, и, когда я прижимаю кончики пальцев к вискам, замечаю, что надел налобный фонарик.

Только тогда я понимаю, что делаю. Шаг за шагом иду по Лунтмакаргатан и поворачиваю направо на Туннельгатан. В ресторане «Богемия» выключен свет, он пуст. Я не чувствую холода в ступнях, поэтому, наверное, на мне все же надеты ботинки. Двигаюсь к Брункебергскому туннелю.

Снег заглушает все звуки, или просто нет звуков, которые можно было бы услышать. Пород приглушен, все движения замерли. Нет ни единого следа на слое снега, который покрывает лестницу, ведущую к улице Дёбельнсгатан. Я моргаю от снежинок, попадающих в глаза, и зажигаю фонарик. Конус света пронизывает снег и освещает стеклянные двери туннеля.

Ребенок стоит там вместе с тигром, как будто они ждут меня. Я подхожу ближе. У ребенка поднят воротник и опущена голова, только когда я оказываюсь совсем рядом с ним, он поднимает глаза и жмурится от света.

Между нами не больше полуметра, и, хотя стекло грязное, я ясно вижу лицо ребенка. Пошатываюсь и хватаюсь за кирпичную стену. Лицо больше похоже не на лицо, а на плохо заживший шрам.

Через все лицо идет разрез в форме косого креста, X, от левого виска до правой челюстной кости и от правого виска до левой челюстной кости, таким образом, шрам разделяет лицо на четыре части. Глаза в двух разных частях, а рот в третьей. Спинка носа повреждена – там, где линии пересекаются. Кто-то сделал этот разрез с чудовищной силой. Я больше не могу смотреть, и когда опускаю глаза, снег приближается слишком сильно, и я понимаю, что упал на колени.

Сквозь стекло слышу, как ребенок мурлыкает: «Со мною всегда небеса». Звук удаляется, когда он уходит по туннелю, но я не поднимаю глаз. Рисую пальцем крест на снегу, а брюки намокают на коленях.

* * *

Когда я проснулся в середине дня, то обнаружил, что лежу на полу у себя дома. Ночью я, должно быть, замерз, потому что натянул пальто. Брюки на коленях были влажными, и события ночи, вероятно, произошли в одном из миров или на границе между ними.

Рана на правой руке покрылась тонкой корочкой, а левая рука болела, потому что я на ней лежал. Пыль с пола щекотала нос, я сильно чихнул, и чихание отдалось в голове. Это заставило меня выпрямиться.