Утешение. То есть я должен утешиться.

– Это еще хуже, – сказал я.

Отец пожал плечами.

– Это убийство.

Отец промолчал. Он не особенно хотел меня утешать. После того, что произошло. После Золотого Берега. После Сашки с ее интернет-обращением. Кажется, у него теперь будут неприятности на работе. А мать выгнали из «Материнского Рубежа». Кажется, мэр подает в отставку из-за скандала с липовым коровьим бешенством. Хороший у меня выдался год. Коровье бешенство.

– Есть какие-нибудь варианты? – спросил я.

– Конечно, есть. Варианты всегда есть. Несколько. Тебе изложить?

– Изложи.

Отец снова захрустел шоколадом. Нервничает; он, когда нервничает, всегда шоколад ест. А раньше курил. Мать его научила.

– Пристроить в приют, как предлагала мама, бред полный, конечно, – сказал отец. – Какая жизнь в приюте? Сиди в клетке, вот и вся жизнь, зачем такое нужно? А потом, в приюте только три месяца держат, если собаку за это время не забирают… То сам понимаешь. В принципе, ее заберут. Но…

Отец поглядел на Герду.

– Но ведь это все равно что подарить людям часовую бомбу. Бомба обязательно взорвется. Мы-то это знаем.

Это точно.

– Отправить на дачу? Можно. Но это тоже… домашняя собака в будке, в холоде… Никуда не годится. Это тоже довольно подлый вариант, ты не находишь?

Отец откусил от плитки.

– Клубам она интереса не представляет, – продолжал отец. – Собака здоровая, но стерильная, значит, потомства от нее ждать не стоит. К тому же трехлетка. А потом, бойцовские породы, возможно, вскоре вообще запретят. Так что тут тоже перспектив немного.

Немного. Да.

– Можно, конечно, в тюрьму, – сказал отец. – В СИЗО, то есть. Там все время собаки нужны на периметр. Но в тюрьме они больше двух лет не заживаются, условия там не курортные. К тому же… К тому же их там здорово ломают. Для нужд системы.

– Тюрьма нам не подходит, – сказал я.

– Я тоже так думаю, – согласился отец. – А потом… Наша Герда и так уже… Побывала в хороших руках. Мне кажется, не следует умножать подлость без надобности, ее и так через край. Так что… вариант, собственно, один. Понимаешь меня?

Пальцы немели, то есть я чувствовал, как на кончике каждого образовалось мертвое пятно, точно я целый день играл на гитаре, в кровь не сыграл, но чувствительность всякую потеряли совсем.

– Можно отправиться куда-нибудь километров за пятьдесят, заехать в лес и выпустить. А самим домой. Это…

– Нет, – сразу сказал я.

– Молодец, – согласился отец. – Понимаешь, что это не выход. То есть, это… Это ведь предательство. И вообще… пора бы уже учиться отвечать, а не в кусты… Короче, вариант только один.

– Наверное…

– А ну-ка, перестань! – потребовал отец. – Перестань, я тебе говорю! Привыкай, вообще… Жизнь – это всегда потери. Всегда. Не бывает так, чтобы все гладко от начала до конца.

Он сказал это, но почему-то это не прозвучало ни пафосно, ни глупо. Жизнь – это потери, так оно и есть. Теряешь, теряешь, теряешь, друзей, надежду, веру. А не хочется.

– Решай быстро, – попросил отец. – В таких вопросах лучше не тянуть. Поедем сейчас, а то передумаешь. И только все усугубишь. У тебя и так положение незавидное. После этой премьеры в Интернете…

Отец помотал головой.

– Не знаю, как с тобой мама будет разговаривать.

– Куда поедем-то? – спросил я.

Отец достал из кармана визитку, сунул мне. Ветеринарная клиника «Холодный нос», весь спектр услуг, стерилизация, дератизация, иммобилизация. Выезд на дом. Эвтаназия.

– Звонить, что ли? – спросил я.

– Сам. – Отец достал трубку и принялся звонить в «Холодный нос».

«Холодный нос», «Счастливый пес», «Барсик и Мурзик», «Кот в сапогах».

А я отошел в сторону, не хотелось слушать, и Герда, конечно, отошла со мной, сунула нос в траву и принялась что-то жевать.

Я думал.

То есть я совсем не мог уже думать. И чувствовать не мог, просто… Просто стоял, просто шел, приближая то, что должно было случиться. Пытался понять, как…

Герда жевала траву, затем села возле решетки парка, просунула морду в чугунное литье, смотрит.

Герда смотрит.

Я сел рядом на решетку.

Алька верит в инопланетян. И я верю. Только они почему-то ни разу со мной не случались. Вот сейчас бы как раз, самое время. Но ничего. Никто не прилетает, только пыль да пух тополиный комьями катится. Отец расхаживает вдоль дороги, что-то говорит в трубку, ноги у меня как не родные, пальцы чужие, решетка шершавая и холодная, а я ее совсем не чувствую, Герда смотрит.

Сбежала бы, что ли…

Вот взяла бы, испугалась и сбежала.

Но она не сбежала. Надежда – неверная сестра, чудес не бывает, земля круглая, хотя раньше лежала на черепахе.

– Понедельник, не работает никто, – сказал отец. – Только муниципальная ветклиника. Едем туда.

– Едем.

Поехали. Я не очень понимал куда – за окнами мелькали пригородные пейзажи, заборы, заправки, шиномонтажи. Отец тоже не очень понимал, куда нам надо ехать, то и дело сверялся с навигатором. Я молчал, смотрел перед собой, в спинку сиденья. Герда ловила слепня, залетевшего в окно. Слепень летал по салону, Герда щелкала зубами, а когда слепень садился, пыталась прибить его лапой. Кончилось тем, что слепень каким-то чудом заполз под плафон салонного светильника и оказался вне Гердиной досягаемости. Герда пришла в азарт и стала пытаться достать слепня языком, обивка вокруг светильника немедленно встопорщилась ворсом и пошла грязными разводами, отец оглянулся, увидел подобное безобразие и промолчал.

Я стал смотреть в окно. Ехали полчаса. Слепень жужжал, ни достать, ни убить его было никак, отец включил лампу, но она оказалась светодиодной, и слепень остался жив и продолжал жужжать, завывать и рваться на свободу.

Остановились на самой городской окраине, там, где не было уже даже шиномонтажей, а только склады стройматериалов да пункты приема цветчермета, автостоянки с подержанными автомобилями и пустыри. Здание ветеринарной лечебницы походило на казармы, двухэтажное, приземистое, выкрашенное в хаки, с плоской крышей, на которой возвышались ржавые фермы непонятного предназначения. Отец остановил машину почти у входа.

– Ты как? – спросил он.

– Нормально, – ответил я.

– Хорошо.

Отец полез в бумажник, достал деньги.

– Зачем? – тупо не понял я.

– Бесплатно тут обслуживают только пенсионеров. Бери, пригодится.

Я взял деньги, почему-то они показались мне горячими, не знаю…