Весной 1940 года Жуков вошел в высшие круги Красной армии. В начале мая он отправил телеграмму своему двоюродному брату Михаилу Пилихину, сообщая о своем предстоящем приезде и прося встретить его 15 мая на Ярославском вокзале. Михаил попросил отпустить его в тот день с работы и вместе с женой и дочерью на «Опеле-кадете» приехал на вокзал встречать ставшего знаменитым родственника[285]. Показательная деталь: машина принадлежала Марине Расковой, Герою Советского Союза, знаменитой летчице и сотруднице НКВД, установившей множество рекордов по дальности полета. Можно предположить, что известность Жукова стала такой, что позволила Пилихину, рядовому шоферу в центральном гараже НКВД, обратиться к прославленной летчице с просьбой предоставить ее роскошную машину для встречи Георгия Константиновича, а не ехать на дежурной «эмке», на которой работал Михаил.

В Москве Жуковым не пришлось ютиться в комнате тесной квартирки родственника. Наркомат обороны поселил их на месяц в гостиницу «Москва» – самую современную и самую шикарную в советской столице. Достроенная в 1935 году Щусевым, создателем Мавзолея Ленина, она была одним из первых образцов сталинского стиля в архитектуре. Из окна своего номера в гостинице, стоящей на Тверской улице (в описываемое время: улица Горького. – Пер.), в нескольких сотнях метров от Кремля, маленькая Эра видела золотые купола кремлевских соборов: Благовещенского, Архангельского, Успенского. С семьей Жукова обращались подчеркнуто хорошо. Георгий Константинович не сомневался, что его ожидает новое важное назначение.

Начиная с 15 мая – почти бесспорно установленной даты возвращения из Монголии – хронология московской жизни Жукова становится запутанной. Приказ о назначении его командующим Киевским особым военным округом не обнаружен. Первый приказ, подписанный Жуковым на этой должности, датирован 21 июня 1940 года. Между двумя этими датами находится первая встреча будущего маршала со Сталиным. Жуков, посвятивший ей целых четыре страницы своих «Воспоминаний», сообщает, что состоялась она через несколько дней после его производства в генералы армии. Журнал регистрации посетителей сталинского кабинета[286]позволяет точно установить, что Жуков побывал там 2, 3 и 13 июня. 2-го Сталин в течение получаса разговаривал с ним в присутствии Молотова о Халхин-Голе. 2-го и 13-го Жуков, в качестве рядового слушателя, участвовал в общих совещаниях, посвященных, очевидно, военному положению на Западе.

Каким было первое впечатление Жукова от встречи с вождем, как часто называло Сталина его окружение? «На прием к нему шел сильно волнуясь. […] Возвратясь в гостиницу „Москва“, я долго не мог заснуть, находясь под впечатлением разговора с членами Политбюро. Внешность И.В. Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина суждений, осведомленность в военных вопросах, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление»[287]. Почти через тридцать лет после первой встречи, после непросто складывавшихся между ними отношений, после доклада Хрущева на XX съезде, после разоблачения сталинских преступлений Жуков все же написал о нем с таким восхищением. И не он один. Почти все бывшие крупные советские военачальники, оставившие мемуары, – Рокоссовский, Василевский, Баграмян и Батов – сохранили в памяти сильные впечатления о своей первой встрече со Сталиным и положительные воспоминания о нем. Почти все они отмечали его компетентность в военных делах. Но вот слова Жукова о том, что на него произвела впечатление внешность Сталина, удивили бы официальных портретистов вождя, перед которыми его маленький рост и атрофия левой руки ставили очень серьезные проблемы. Поэт Маяковский советовал Дмитрию Налбандяну, одному из придворных художников, что если тот хочет остаться в живых и избежать печальной участи своих коллег, то должен изображать Сталина снизу, «как утка смотрит на балкон». Но насмешки насмешками, а остается неоспоримым тот факт, что Сталин, как и Гитлер, обладал природным магнетизмом, не зависевшим от его внешнего облика. Он производил сильное впечатление на всех, кто с ним встречался, и они сохраняли память об этих встречах на всю жизнь.

А какое впечатление мог произвести на Сталина Жуков? На фотографиях 1940 года он предстает в расцвете сил, широкая грудь колесом, спина прямая. От этого человека исходит ощущение силы и воли, чего вождь не мог не заметить. Он разбил японцев. Но лоялен ли он? Могут ли сочетаться талант и верность? Уживаются ли отвага с преданностью? Это сочетание Сталин тщетно искал с начала 1930-х годов. Он устранил лучших, которых считал нелояльными или потенциально нелояльными, и оставил посредственностей – Ворошилова, Буденного, Кулика – или же людей напуганных и чувствующих себя неуверенно, вроде Тимошенко. А каков окажется этот Жуков, разговаривающий без страха? Что собой представляет этот необычный русский, который не курит, не пьет, совершенствуется в профессиональном плане, всегда приходит вовремя и превыше всего ценит дисциплину? Его надо выдвинуть на высокую должность. Проверить. И понаблюдать за ним.

Назначение на пост командующего Киевским особым военным округом не было синекурой. «Особый» в названии округа означало, что он имеет первостепенное значение, что может проводить наступательные действия стратегического масштаба, не дожидаясь мобилизации резервов. Позднее мы увидим, что Сталин ожидал, что в случае войны с Германией основные боевые действия развернутся на Украине. Это была одна из многих его ошибок, допущенных в предвоенное время. Назначение на округ, считающийся самым важным, показывает масштаб повышения.

Примерно 15 июня 1940 года, в то самое время, когда немцы проходили парадным шагом по Елисейским Полям, Жуков отправился к новому месту службы – в Киев. Его порученец Воротников рассказывает[288], как участники боев на Халхин-Голе, находившиеся в Москве, провожали Жукова на вокзал. Если верить этому рассказу, Георгий Константинович был очень взволнован и даже будто бы прослезился, что неудивительно, учитывая его сильную эмоциональность.

Целый поток приказов, хлынувший через неделю после приезда Жукова на Украину, показывает, что, по своему обыкновению, он сразу и полностью включился в работу. Мы уже приводили его слова относительно упадка дисциплины в армии после чисток 1937–1938 гг. Ситуация, которую он застал в Киеве, была еще более драматичной. Только за май 1940 года в одной только 189-й стрелковой дивизии было зафиксировано 400 пьянок и 50 случаев дезертирства[289]. Просто ошеломляющие цифры для одной дивизии, насчитывавшей в мирное время всего 5000 военнослужащих.