15 сентября 1939 года посол Японии Того Шигенори подписал в Москве с наркомом иностранных дел Молотовым соглашение о прекращении огня. Униженная Квантунская армия лишилась своего командующего[280], уволенного в отставку, и автономии по отношению к Токио; многие офицеры предпочли совершить самоубийство возвращению на родину после поражения. Генеральный штаб до самых основ перетряхнула следственная комиссия, искавшая ответ на два убийственных вопроса: как 6-я армия могла проиграть сражение, вопреки тщательному выбору места операции, которое должно было создать Красной армии трудности со снабжением? И чего стоят сотни присланных с 1937 года донесений, описывавших РККА как совершенно неспособную, не пригодную для ведения современной войны? Правительство Хиранумы подало в отставку из-за невозможности объяснить все это императору и из-за «предательства» Гитлера, превратившего Антикоминтерновский пакт в фарс. Под двойным шоком от поражения на Халхин-Голе и пакта Молотова-Риббентропа, подписанного 23 августа, японская дипломатия совершила резкий поворот, приведший ее к подписанию 13 апреля 1941 года договора о ненападении со Сталиным.

Однако не стоит преувеличивать стратегическое значение победы Жукова. И не одна подпись под договором удержала Токио от нападения на СССР в 1941 году. Гораздо большую роль в его расчетах сыграли разгром в 1940 году Франции, Нидерландов, ослабление Великобритании. Употребляя экономический термин, Японии показалось более рентабельным прибрать к рукам Голландскую Ост-Индию, Французский Индокитай и Британскую Малайзию, которые не могли получить защиты от своих европейских метрополий, чем атаковать Красную армию, надежно укрепившуюся в Сибири и в Монголии. Приняв такое решение, Токио намеренно вступил в конфронтацию с США, владевшими Филиппинами – ключевым местом региона. Тем не менее сторонники «северного» направления – представители сухопутной армии, приверженцы континентальной экспансии, настроенные германофильски и антисоветски, – сохраняли влияние при императоре вплоть до контрнаступления Жукова под Москвой в декабре 1941 года.

Жуков начал пожинать лавры победителя, едва в монгольских степях улеглась пыль. Произведенный еще во время сражения в комкоры, он 29 августа был удостоен звания Героя Советского Союза. Очень скоро Сталин доверит ему командование Киевским особым военным округом. Судьба Штерна и Смушкевича, тоже немало сделавших для победы, была иной. Оба они получат «Золотые Звезды» Героев Советского Союза. Награждение Штерна будет сопровождаться такими славословиями: «Выдающийся военачальник, талантливый ученик тов. Ворошилова, руководитель боев у озера Хасан, Григорий Михайлович Штерн блестяще выполнил боевое задание. Один из замечательных военных деятелей нашей партии, член ее Центрального Комитета – он являет собой образец мужественного большевика, боевого руководителя войск»[281]. В сообщении о победе его имя поставлено перед именем Жукова. В апреле 1941 года он будет назначен начальником Главной инспекции авиации, тогда как Смушкевич с конца 1939 года занимает пост главкома ВВС. По причинам, остающимся не выясненными по сей день, оба они будут арестованы органами госбезопасности через несколько дней после начала немецкого вторжения, обвинены в измене и шпионаже, а в октябре 1941 года расстреляны.

Плохо закончит жизнь и еще один участник конфликта на Халхин-Голе. Речь идет о Михаиле Васильевиче Богданове, начальнике штаба 1-й армейской группы, наиболее близком помощнике Жукова во время операции в Монголии. В своих «Воспоминаниях» Жуков ни разу не упоминает его имени. Дело в том, что Богданов совершил тягчайшее по советским меркам преступление. Попав в плен к немцам в августе 1941 года, он в 1943 году вступил в Русскую освободительную армию Власова, в которой стал начальником артиллерии. В 1945 году его арестовали в Праге и через несколько лет расстреляли.

Благодаря победе Жукова Сталин получил мощную пропагандистскую карту. Событию давалось самое широкое освещение, диктатор намеревался использовать его и на переговорах с Гитлером. Но случившееся 1 сентября нападение Германии на Польшу отодвинуло Халхин-Гол в разряд потерявших актуальность новостей, по крайней мере для жителей Западной Европы, потому что в СССР никогда не забывали об этом локальном конфликте и много о нем писали. На Западе же первая специально посвященная ему работа появится только в 1980-х годах. Она станет результатом исследований двух американских историков – Эдварда Дреа и Элвина Кукса.

То там, то тут можно прочитать, что Красная армия якобы не извлекла урока из Халхин-Гола. Действительно: в ноябре 1939 года были расформированы танковые и механизированные корпуса. Действия пяти танковых и механизированных бригад под командованием Жукова не смогли перевесить негативного опыта, вынесенного Павловым из войны в Испании. Это демонстративное расформирование произойдет вопреки опыту использования танков немцами в Польше, где вермахт провел свой первый блицкриг, в котором танковые соединения играли роль самостоятельного рода войск, если не de jure, то определенно de facto.

Какой же конкретно урок следовало извлечь из Халхин-Гола? Если все хорошенько взвесить, не оказался ли противник бумажным тигром? Пускай японская пехота одна из лучших в мире, но те две дивизии, что участвовали в конфликте, действовали в точности по методике 1918 года. Японские танки, точнее, танкетки, не представляли сколько-нибудь серьезной силы в наступлении, а артиллерия была немногочисленна и имела устаревшую материальную часть. Жуков заплатил за победу гибелью 50 % своих танков и 8000 человек безвозвратных потерь. Его танки были слишком огнеопасны, среди снарядов было много бракованных, как написал он в своем отчете о проведенной операции. Как мы уже сказали, Жуков на Халхин-Голе реализовал на практике теорию оперативного искусства. В первую очередь, использовал танковые соединения для достижения оперативных целей, а не тактических, для чего они применялись на всех полях сражений мира начиная с 1916 года. Однако и он применял танки не так, как того требовала доктрина: они не вводились в проделанный пехотой прорыв в обороне противника, а сами взламывали вражеские позиции, что характерно для германской, а не советской методы. Также он показал мощь сосредоточенных крупных артиллерийских сил: 50 % потерь японцы понесли именно от артиллерийского огня.

Но главное – Жуков показал свои качества военачальника: глазомер, хладнокровие, непоколебимую решительность, собранность, – которые станут его отличительными чертами. Он воплощал новый тип советского командира, очень далекий от образцов Гражданской войны, на которые по-прежнему ориентировались в Красной армии. Победа в войне – вопрос не личного мужества (как полагали японцы) или политической воли (как утверждали Ворошилов и Мехлис). В первую очередь, это вопрос профессиональной компетентности, способностей к планированию в соответствии с имеющимися в наличии средствами, оперативным видением ситуации и стратегической целью. То, что Жуков, имея лишь начальное образование, никогда не учась в Академии имени Фрунзе, одним лишь самообразованием – чтением и беседами с военными теоретиками (Тухачевским и Иссерсоном), а также напряженной серьезной работой, что характерно для многих старших командиров Красной армии, – сумел постичь тонкости полководческого искусства, то, что он смог одержать победу на Халхин-Голе, заставляет нас признать не только его компетентность, но и наличие у него прирожденных задатков крупного полководца. Лично его эта победа уже с 1939 года поставила над всеми прочими советскими военачальниками, в том числе над старшими по званию. Скажем больше: Жуков – единственный полководец будущего лагеря союзников, одержавший победу над одной из двух лучших армий стран оси в тот период (1939–1941), когда те шли от победы к победе. Это обстоятельство, как нам кажется, давало ему значительное психологическое преимущество: у него не было страха перед противником.