Джулс взял свою рубаху и вытер лоб.

— То есть сначала я должен превратиться в волка или мышь, а только потом соорудить второго зверя из серой бурды в нескольких километрах отсюда?

Дудлбаг казался немного растерянным.

— Ну естественно… Я думал, ты все отлично понял.

Джулс промокнул блестящую от пота грудь и отбросил мокрую рубаху в угол.

— Ну, тогда каюк. Я никогда и ни за что на свете не смогу сделать второго зверя в теле волка или мыши. Просто не смогу сосредоточиться, вот и все. С этими звериными сверхчувствами наваливается столько всяких звуков и запахов, что голова кругом. Ничего у меня не получится.

Дудлбаг присел рядом с другом, положил руку ему на плечо и заглянул прямо в глаза.

— Позволь не согласиться, Джулс. Вчера ночью ты достиг особого состояния. До тех пор, пока я не отвлек тебя и не вывел из равновесия, ты благополучно успел разделить собственное сознание на части. Ты равно уделял внимание трем факторам одновременно.

Уныние Джулса слегка оттаяло и превратилось в робкую, неуверенную надежду.

— Ты правда так думаешь? У меня неплохо получалось?

Дудлбаг улыбнулся и потрепал друга по полному плечу.

— Не просто неплохо, а очень даже хорошо. Я нисколько не сомневаюсь, что тебе снова удастся достичь того же уровня. Просто надо работать над собой. Практика, практика и еще раз практика. Плюс немного веры в собственные силы… Попробуем еще разок?

* * *

Интересно, с кого стоит начать? С волка или с летучей мыши? Наверное, лучше начать с того зверя, в которого превратиться сложнее, чтобы потом, когда сосредоточенность и умственные способности будут не на высоте, приступить к созданию того, что попроще. Если выбирать из волка и мыши, то вторая, конечно, была гораздо сложнее. Все-таки волчье тело сильнее походило на человеческое, а само превращение казалось куда менее странным и отвратительным. У летучей мыши сначала росли длинные-предлинные фаланги, потом между ними натягивалась тонкая, как бумага, перепонка… Фу, гадость! Определенно, превратиться в мышь было гораздо труднее.

Джулс закрыл глаза и представил себя маленькой летучей тварью. Его прежнее привычное тело, которое он любил и ненавидел уже столько десятилетий, исчезло. Он осмотрел комнату, не столько осознанно, сколько интуитивно испуская ультразвуковые импульсы. Часть волн отразилась от гибкой фигуры Дудлбага, выдав тем самым его грациозное присутствие. Джулс взмахнул крыльями раз, потом другой. Попробовал пересилить упрямое тяготение и оторваться от пола. Ничего не вышло. Даже удивительные таблетки дока Ландрю с вызванной ими бойкостью не помогли его летучей мыши преодолеть собственный вес и оторваться от земли. Почему? Ну, почему он не может стать худой летучей мышью?

Так много вопросов! Чересчур много для грызуна с такой маленькой головой. Он отбросил посторонние раздумья. Сейчас перед ним стояла задача поважнее. Надо создать волка. Джулс выключил свою природную эхолокацию, зажмурил подслеповатые глазки и стал думать обо всем самом волчьем, что мог представить. Он почувствовал, как происходит что-то…

— Джулс! Не так!

В чем дело? Разве у него не получается?

Джулс чувствовал, как появляется длинная волчья морда с мокрым носом и грозными резцами. К сожалению, одновременно происходило кое-что еще. Его левое крыло пропадало вместе с тем, как появлялась волчья морда!

— Джулс, используй ту массу, что у тебя в гробу! Экстрамассу, понимаешь?! Не надо менять готовую форму! Попробуй…

Увы, для советов было уже поздно. Маленький гомункул потерял левое крыло и основную часть ушей, а волчья челюсть торчала у него из груди на тоненьких нитях из протоплазмы. Через секунду раздался тошнотворный всплеск, и он оказался на полу в виде сероватой лужи.

* * *

Джулсу потребовалось почти сорок минут, чтобы прийти в себя и набраться сил — если не душевных, то хотя бы физических, — чтобы повторить попытку. На этот раз он удержался в облике летучей мыши до тех пор, пока из протоматерии, что лежала далеко в его гробу, не появилась четвертая часть волка. Создавать его Джулс начал с хвоста. Решил, что если приступит к делу с головы, то острые волчьи чувства собьют его с толку и не дадут добраться хотя бы до шеи. Однако оба тела — и целое, и недоделанное — вскоре лопнули, очутившись на бетонном полу склизкими лужами. Через секунду на их месте появился сам Джулс. Растерянный и обозленный.

После еще трех попыток и трех всплесков дверь в подвал открылась. Сквозь дверной проем на верхнюю ступень лестницы протиснулась Морин в одном из своих танцевальных костюмов на бессчетных липучках.

— Ну, как идет обучение? У меня в клубе часовой перерыв, вот я и заскочила посмотреть, как вы тут управляетесь.

Она стала спускаться вниз по лестнице, а Джулс упрямо хранил молчание. Может, из-за усталости, а может, из-за нежелания иметь с ней дело — он и сам не знал. Дудлбаг поторопился нарушить мертвую тишину.

— Джулс делает заметные успехи. Правда, последние пару часов ему пришлось несладко, но это и неудивительно. Так со всеми бывает. Сейчас у нас небольшой перерыв.

— Ты заставлял его боксировать с коровьей тушей? — Она промурлыкала музыкальную тему из фильма «Рокки» и пару раз по-девчоночьи двинула кулаком в воздух. Джулс даже не поднялся с пола. Не заметив на его лице ни тени улыбки, Морин остановилась.

— Господи… да он сам выглядит как коровья туша.

Она приблизилась к Джулсу. Тот лежал на спине, безрезультатно пытаясь восстановить дыхание.

— Слушай, а ты зачем в моих побрякушках рылся, а?

Такой неожиданный вопрос заставил Джулса откликнуться.

— За каким бы… дьяволом… мне сдались… твои побрякушки?

— Понятия не имею. Сегодня вечером я искала кое-какие вещички, которые давно не носила, и обнаружила, что пропали твои молочные зубы.

Джулс все же уселся, набросив на колени рубаху.

— Чего-чего? Какие еще молочные зубы?

— Молочные зубы вампира. Твои зубы. Разве не помнишь? Я собрала их в пузырек от таблеток и хранила все эти годы. Они такие милые! До сих пор помню ночь, когда ты потерял их, — через двенадцать месяцев после того, как стал вампиром. Помнишь? Ты так перепугался. Просто в ужасе был. Думал, у тебя клыки больше не вырастут. Носился по всему дому и вопил так, будто у тебя пиписка отвалилась. Это было смешнее, чем Толстяк Арбэкль и Чарли Чаплин вместе взятые.

— Помню, помню. Ты была прямо натуральная мать Тереза. Ну так что там с моими молочными зубами?

— Они исчезли. Говорю же тебе, я хранила их в пузырьке из-под таблеток, а пузырек — в коробке для сценических драгоценностей. Кроме меня, никто туда не лазил.

— Я, во всяком случае, их не брал.

— Но ты единственный знал, где они хранятся.