– Отчёт почти готов, ваше императорское величество, осталось совсем немного. Если уж не этим вечером, то к утру допишу точно. Сам не ожидал, что получится такой объёмный труд.

– Что объёмный – это как раз хорошо, – встрял главный начальник III отделения Собственной Е. И. В. канцелярии. – Как только закончите, сразу стучите в мой нумер, даже если закончите писать среди ночи… Да, милейший, – это уже вытянувшемуся во фрунт Кулебяке, – что у вас с нумерами? Найдутся ли отдельные комнаты для императора и меня?

– Как не найтись?!

Всё успокоилось только заполночь. Поскольку трактир в этот вечер был отдан в распоряжение императора и сопровождавших его лиц, Пётр Иванович отужинал так кстати собранным Лизаветой угощением, заказав разве что в нумер кувшин крепкого чая. И, наказав Митьке собрать к утру свой нехитрый скарб, вернулся к написанию опуса. Завершил он его в третьем часу, с присущей ему аккуратностью завернул стопку исписанных листов в вощёную бумагу и перетянул её крест-накрест бечёвкой. Получилась довольно увесистая пачка, толщиной с Библию.

«Хорошо бы ещё скрепить всё это сургучной печатью, так ведь подлец Гусак утащил её, похоже, с собой, – подумал инспектор. – Ну да ладно, в таком виде тоже неплохо».

По здравом размышлении он всё же решил Бенкендорфа в этот предутренний час не беспокоить. И в самом деле, что могло случиться с рукописью, когда дверь закрыта пусть и на не очень солидный, но крючок, а сама рукопись спрятана в шкаф. Успокоив себя такими мыслями, Копытман лёг в постель и мгновенно провалился в сон.

Казалось, только уснул, и вот уже кто-то стучит в дверь. Инспектор протёр глаза, глянул на часы – начало восьмого, а за окном довольно пасмурно, и на душе какое-то непонятное чувство. Вернее, предчувствие чего-то не слишком хорошего. Может, погода так влияет, хорошо ещё, кости не ломит.

Стук повторился и послышался приглушённый голос Бенкендорфа:

– Пётр Иванович, вы спите?

Копытман быстро вскинулся, натянул штаны, накинул мундир и открыл дверь. Александр Христофорович, сам уже одетый согласно армейскому уставу, при виде инспектора едва сдержал кривую ухмылку.

– Доброго утра, господин Копытин. Похоже, я вас разбудил. Так что у нас с отчётом?

– Отчёт… Секунду!

Копытман метнулся к шкафу, в глубине души почему-то представляя, что перевязанной бечевой пачки там не окажется, но, к счастью, она была на месте, там, куда он её положил.

– Прошу прощения, сударь, всё же не решился будить вас, – отдавая свёрток, с покаянным видом сознался инспектор, – тем более закончил писать уже на рассвете. – Тут он немного приврал, но всего лишь немного.

– Хорошо, – с удовлетворённым видом взвешивая в руке свёрток, кивнул Бенкендорф. – Часа вам хватит, чтобы привести себя в порядок и позавтракать? Хорошо, ровно четверть девятого мы выезжаем.

В означенный срок Пётр Иванович стоял на крыльце ставшего ему за этот месяц почти родным домом постоялого двора. Рядом топтался серьёзный как никогда Митька с узелком под мышкой, то и дело порывавшийся что-то спросить, но каждый раз с усилием себя сдерживавший.

За оградой начал собираться народ, откуда-то прознавший, что император провёл ночь на простом постоялом дворе. Подъехал и городничий с уездным предводителем дворянства, а вот судьи и Елизаветы Кузьминичны не наблюдалось, хотя Копытман, закусив губу, то и дело выискивал её взглядом в толпе.

Наконец он занял своё место в императорской карете, а Митька – во второй, вместе с поваром и адъютантом. Тронулись… Толпа, восклицая что-то радостно-возбуждённое, расступилась, а одна из дам кинула в карету букет цветов, который, никем не пойманный, упал под колеса и был безжалостно растоптан лошадьми следующего в арьергарде экипажа.

Окраина N-ска осталась позади, отдохнувшие за ночь лошади бодро перебирали копытами, за окном проплывали пейзажи средней полосы России. С утра на полях кипела работа, вдалеке виднелись фигурки крестьян, на счастье которых с неба пока не поливало дождём.

– Хмуро сегодня, – заметил Николай I.

«Вы, ваше императорское величество, просто Капитан Очевидность», – усмехнулся про себя Копытман.

На откидном столике перед государем лежала закрытая, с торчавшей где-то в середине закладкой толстая книга в тёмно-коричневом переплёте. Имя автора (Чарльз Диккенс) и название («Посмертные записки Пиквикского клуба») были выполнены на английском. Копытман с уважением подумал, что император – если это его книга, а не Бенкендорфа, – наверняка полиглот. Возможно, это даже первое издание, учитывая, что книга была написана не так давно.

– Кстати, ваше императорское величество, – вспомнил Копытман, – я в своём труде упомянул о Форт-Россе, русском владении в американской Калифорнии. Сделка по Форт-Россу с местным землевладельцем Джоном Саттером, если я не ошибаюсь, намечается на ближайшие дни. Нужно сделать всё возможное, чтобы она не состоялась. Форт-Росс – прекрасная возможность оказаться под самым боком у Соединённых Штатов, дабы в будущем Россия могла в случае чего держать под боком у набравшего силу потенциального врага свою армию.

– Александр Христофорович, запишите сей факт и не забудьте мне о нём напомнить по возвращении в Санкт-Петербург. А ещё лучше немедленно отправить гонца, чтобы в Российско-Американской компании не спешили с продажей колонии.

– Хорошо, ваше величество. Но вы же помните донесение главного правителя колоний Купреянова трёхгодичной давности, в котором говорилось о прекращении промыслов морского бобра и нехватке рабочих рук…

– Зато земля плодородна, недаром Саттер так на неё зарится, – влез в диалог первых лиц государства инспектор, за что был удостоен одобрительного кивка императора и недовольного взгляда из-под бровей Бенкендорфа.

– Я знаком с тем отчётом, – сказал Николай Павлович. – Однако нужно выяснить все тонкости ситуации. А продать Форт-Росс мы всегда успеем.

Шеф жандармерии с недовольной миной открыл окно, высунулся наружу, отдал распоряжения, закрыл окно и с таким же недовольным видом отчитался:

– Гонец отправлен в столицу, ваше императорское величество.

Ну, хорошее дело сделал, подумал Пётр Иванович, снова погружаясь в свои думы. Мысли его всё больше были обращены к оставшейся в N-ске Лизавете Кузьминичне. Засела она в сердце занозой, хотя Пётр Иванович и старался реже её вспоминать. Как-то она там без него, не найдёт ли себе новую партию? Тот же Недопейвода небось не прочь воспользоваться отъездом конкурента и предпринять попытку завоевать сердце местной красавицы.

– А вот и знакомый поворот, – вырвал его из раздумий голос Бенкендорфа. – Николай Павлович, а не размяться ли нам немного?

– Действительно, почему бы и не размяться.

Оживление государя показалось инспектору каким-то наигранным, но он не обратил на это внимания. Бенкендорф дёрнул за прикреплённый к потолку шнур, ведший к кучеру, послышалось: «Тпру-у-у, залётные!» – после чего экипаж дёрнулся и остановился.