Но позади, точнее сзади, его кольнуло что-то неимоверно жгучее и тяжелое. Невыносимая боль в позвоночнике прошила его тело. Его скорчило, пальцы разжались, винтовка выпала из рук. Крюк, превозмогая боль, нашел в себе силы обернуться. Он увидел того самого человека, что преследовал его в парке.

– Наконец-то я добрался до твоей сутулой спины, – сказал Борис.

Но Крюк уже был не в состоянии понять смысла его слов. Он даже не расслышал их. Киллер пытался удержаться на ногах, но спина, словно чугунная, клонила его вниз. Земля расступилась, вязкая почва уходила из-под ног. Крюк провалился во тьму. «Надо же… я все равно оказался в яме… – в уходящем сознании дерзнула промелькнуть опоздавшая мысль. – Здесь действительно грязно… Я поплатился за свою брезгливость… Прощайте, Канары…»

Борис подошел к яме. Киллер бездыханно лежал в луже лицом в грязь. Борис посмотрел на небо. Он не верил знамениям, однако небо снова ниспослало ему помощь.

Лена была жива…

Он все еще стоял, глядя на пятнистое от туч небо, и не видел, как черные грязные руки медленно выползали из могилы. Неведомая сила подняла ликвидатора. Крюк попрощался с Канарами, но не с человеком, по чьей вине он в единственный раз в жизни облажался. Руки киллера словно клешни вцепились в щиколотки Бориса. Из последних сил Крюк дернул Бориса на себя и потащил вниз. Киллер затащил его в яму и, подобно смертельно раненному зверю, сделал свой последний рывок. Крюк сбил Бориса с ног и накрыл его своим телом. Борис отчаянно бил киллера рукояткой «глока» по лицу. Он забыл, что из пистолета можно стрелять.

Крюк не чувствовал ударов. Все его безжизненное тело превратилось в один нервный рецептор. Его руки дотянулись до горла Бориса, чтобы сжать его мертвой хваткой… Борис опомнился. Нажал на курок. Вторая пуля пробила сердце киллера. Крюк услышал знакомый звук сквозь туман. Это был звук его смерти.

Борис освободился от трупа и вылез на поверхность. Его одежда, заляпанная грязью и кровью киллера, больше походила на кучу дерьма. Лена была здесь. Она обняла его, рыдая.

– Ну что ты плачешь? Все, я разделался с убийцей твоих детей, – сказал Борис. – И остался жив.

* * *

Борис делал то, чего от него ждали. Неотложные дела засасывали. Когда он разобрался с Крымом, он понял, что многое из того ужаса, что случился в Киеве, произошло именно из-за проклятого полуострова.

Дела не отпускали. Казалось бы, в самой благополучной зоне Матушки – Киеве – не могли появиться проблемы, но их было хоть отбавляй. Прослышав о болезни Матушки, конкуренты прощупывали ее организацию на крепость, а когда не стало Кутателадзе, они обнаглели совсем.

В одном из подведомственных клану Матушки отелей в кабинете директора разорвалась бомба. Ни с того ни с сего стали одолевать чиновники из налоговой инспекции. С чьей-то подачи они устроили аудиторские проверки в коммерческих банках, подотчетных Матушке, и выявили кучу нарушений. И что самое странное – чиновники не брали взяток.

Борис был сыт всем по горло, но и это было еще не все. Нагрянули какие-то эмиссары из Ватикана с требованием возврата предоставленных кредитов. Они приехали в самый неподходящий момент, когда киевские боссы назначили сходку. Поэтому Борис отказался встретиться с итальянцами.

Повестка дня сходки была известна Борису заранее – передел сфер влияния. Он не сомневался в том, что «отцы» откроют встречу словами скорби о безвременно ушедшем Роланде Кутателадзе, оплоте Елены Александровны Родионовой. И если они увидят, что Борис не идет на уступки, то начнут действовать сообща. А если поймут, что он идет на уступки… Да что там, будет то же самое.

Борису было над чем подумать, но все мысли его занимала Елена. Он не мог часами решать насущные деловые проблемы, зато мог часами сидеть у Елены. Правда, она никого не хотела видеть. Даже его. Приходилось довольствоваться утомительными беседами с психиатром в парке резиденции. Все его речи сводились к признанию полного своего бессилия.

– Средства и препараты, которыми я располагаю, – заводил психиатр свой скучный монолог, – не гарантируют исцеления. Я гарантирую лишь правильный диагноз и снятие очевидных симптомов расстройства. Могу с уверенностью сказать: ей нужна смена обстановки, а лучше – смена места жительства. Здесь всё, даже стены, напоминает ей о горе. Перед столь сильным душевным потрясением лекарства бессильны. Здесь может помочь лишь чудо. Как бы странно это ни звучало из уст профессионального материалиста… Кстати, знал я одного волшебника от медицины… Профессор Чанг Жу. Его орудие – иглоукалывание. Мы познакомились с ним на симпозиуме в Германии. Сам он хуа-цао – китаец без родины. Живет в Бангладеш, на границе с Индией. Практиковал в Европе. Результаты поразительны… А мы, как видите, толчемся на одном месте.

И это было так. Лена оставалась в ужасном состоянии. И только бог знал, как ее спасти. Бориса поджимали обстоятельства. На него давили со всех сторон, ожидая распоряжений.

Лисовский и Матлашенко вовсю готовились к войне. Беспека выжидала. Борис же плевать хотел на этот маскарад, но делал вид, что изучает ситуацию. И вот-вот выдаст инструкции. На самом же деле он думал только об одном – о ней, о том, как оградить ее от всего этого дерьма. Надо было что-то решать. Время не ждало.

* * *

Тусклый свет дневных ламп резал Борису глаза. На центральном проходе угрюмого помещения стоял пожилой человек в белом халате, санитар, с которым Борис заключил сделку.

– Давайте, выбирайте поскорей. Я боюсь, как бы не нагрянул патологоанатом, черт бы его побрал! – Санитар поторапливал.

– Эти двое, – показал Борис.

– Добро, забирайте, только побыстрее увозите этих жмуриков, – прохрипел медбрат.

– Они точно подлежат кремации?

– Здесь не задерживаются те, у кого есть чувство юмора.

– Поможете мне донести их до багажника?

– За те деньги, которые вы мне дали, я бы сам стал покойником, если бы так не любил жить.

Они вывезли две каталки с аккуратно зачехленными телами и уложили трупы в багажник автомобиля.

– Ну, счастливо, – попрощался санитар и не спеша зашаркал к массивной железной двери с надписью «Морг». Войдя внутрь, он подошел к выключателю и вырубил свет. На мгновение стало совсем темно, но скоро зеленые глазки крохотных лампочек, встроенных в холодильные камеры, исполосовали мрак. У санитара сердце ушло в пятки, он вновь увидел клиента.

– Вы чего не уехали, что-то не так? – с дрожью в голосе спросил санитар. Взгляд Бориса показался ему страшным. К горлу подступил комок.

– По логике вещей я должен тебя убить, – тихо сказал Борис, – но я этого делать не стану. – Он сунул ему еще денег. – Живи и молчи. – Затем Борис достал из кармана какой-то листок и показал его санитару. Это был снимок. У санитара подкосились коленки. На знакомой ему фотографии красовалось все его семейство, включая внучонка. – Забери и помни о них, – шепнул Борис. – И знай, что я о них тоже вспомню, если твой язык вдруг развяжется.