Рюмин рассчитывал «свалить» Абакумова и, заняв министерское место, очистить МГБ от людей Абакумова, поставить на ключевые посты ведомства своих приближенных.

Судьба Кузнецова, Капустина, Попкова, Родионова, Вознесенского была решена задолго до суда. 18 января 1950 года Абакумов по телефону доложил Сталину о готовности сообщить ему подробности дальнейшего разбирательства «ленинградского дела». Сталин принял министра МГБ около полуночи, продержав Абакумова в приемной свыше часа. К удивлению палача, в кабинете генералиссимуса, кроме него, никого не было.

— Разрешите доложить, товарищ Сталин, по делу Вознесенского — Кузнецова?

— Докладывайте, — глухо ответил Сталин, стоя у торца огромного стола. — Только нэ торопитесь.

— Вот список на сорок четыре арестованных и сознавшихся во вредительской деятельности. Предлагаю, товарищ Сталин, группу в 9–10 обвиняемых судить в закрытом судебном выездном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР в Ленинграде без участия сторон, а остальных в общем порядке.

— Что значит «бэз участия старон»? Так ви, таварищ Абакумов, сказали?

— Так точно, товарищ Сталин! — поспешил согласиться Абакумов. — Без участия сторон — это значит без обвинения и защиты.

— А пачему так? Ви, наверное, нэ уверены в том, что обвиняемые согласятся с предъявленными им обвинениями.

Абакумов при всей его громадности размеров, жестокости взгляда, могучей силе каждый раз при посещении кабинета Сталина испытывал страх и даже робость, напрочь отсутствующую у него в обычной обстановке. Он очень боялся Сталина, его жестокого, пронизывающего взгляда, властного движения левой руки, насупленных густых бровей, особенно в те мгновения, когда вождь подходил на расстояние полуметра и останавливался совсем рядом. Его, широкоплечего, с мощным торсом мужчину, охватывал внутренний трепет, с которым он едва справлялся и побеждал лишь тогда, когда возвращался в свой кабинет, открывал сейф, вынимал из него бутылку коньяка КВ, наливал полный стакан и выпивал на одном дыхании; усевшись в кожаное кресло, остервенело грыз яблоко и с жадностью откусывал от «палки» копченой колбасы большие шматы.

Теперь, стоя перед низкорослым Сталиным и возвышаясь над ним, Абакумов старался не то чтобы присесть на полусогнутых ногах, а сжаться, вобрать голову в плечи, меньше стать ростом. Сталин, похоже, заметил неуклюжие движения министра и вяло махнул левой рукой:

— Ви садитесь, таварищ Абакумов, садитесь. Так ви уверены в результатах следствия?

— Спасибо, товарищ Сталин, — Абакумов присел на угол стула, но не расслабился, был в готовности вскочить в любое время. — Уверен, товарищ Сталин. Все следователи доложили о том, что подсудимые уже дали соответствующие показания.

— Я думаю, таварищ Абакумов, надо всем карашо падгатовиться. Нэ надо спешить. Эта очен важный працесс. Верховный суд судит атветственных работников партии. Имейте это в виду, таварищ Абакумов.

Министр уловил в приглушенном голосе вождя скрытую угрозу в его адрес, и его тут же охватил страх; он попытался избавиться от страха, но ощутил, как страх пополз по всему телу, сковывая его члены так, будто его охватил огромный спрут и сдавил в своих стальных объятиях. Абакумов следил за выражением лица хозяина кремлевского кабинета, но, кроме холодного взгляда и хитроватого прищура, ничего не заметил.

Не знал министр, что в эти минуты Сталин, стоя рядом с ним, мысленно возвратился к лежащему в сейфе письму полковника Рюмина, испытывая, как все тираны, острое желание унизить, раздавить, поиздеваться над жертвой, когда Абакумов станет читать письмо своего подчиненного. Но в последний момент Сталин изменил решение: «Нэ будем тарапиться. Пусть закончит “ленинградское дело”».

— Рюмин тоже вам дакладывал?

— Рюмин доложил в числе первых.

— Ви сами всо праверьте тщателнейшим образом. Под вашу личную атветственность, таварищ Абакумов! Карашо. Вернемся к Рюмину. Какая у него падгатовка? Кем он работал раньше? — спросил Сталин, раскуривая трубку.

— Работал бухгалтером в райпотребсоюзе, потом был призван в армию и переведен в наше ведомство. Опыт следственной работы у Рюмина большой.

— Бухгалтер. Теперь начальник следственной части па асобо важным вапросам. Ви ему верите?

— Так точно, товарищ Сталин. Надежный работник.

— А он вам верит, таварищ Абакумов?

— Н-надеюсь, что верит.

— Карашо, таварищ Абакумов. У вас ко мне есть вапросы?

— Никак нет, товарищ Сталин. Разрешите идти?

— Идите, таварищ Абакумов.

— Слушаюсь, товарищ Сталин…

Всю весну и лето Абакумов лично производил допросы сорока четырех, добиваясь от каждого арестованного полного признания предъявленных обвинений, четкого ответа на предполагаемые вопросы председательствующего, нередко «выбивая» ответы с помощью своего огромного кулака.

4 сентября Абакумов и Главный военный прокурор Вавилов письменно доложили Сталину предложения по осуждению к высшей мере наказания — расстрелу Вознесенского, Кузнецова, Попкова, Капустина, Родионова и Лазутина. К 15 годам тюрьмы — бывшего секретаря обкома Турко, к 10 годам — заведующую отделом обкома партии Закржевскую и управляющего делами обкома Михеева.

Сталин, как и другие члены Политбюро, согласился с предложениями, и Политбюро приняло соответствующее постановление.

Суд был скорый и неправый — всего один день 30 сентября; обвиняемые, «осознав» свои «преступления», в состоянии, близком к потере сознания, признали себя виновными во всех «грехах». Около часа ночи 1 октября 1950 года председательствующий И. Матулевич огласил приговор. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал, и потому Матулевич отдал распоряжение о немедленном приведении приговора в исполнение. Час понадобился палачам на доставку Вознесенского, Кузнецова, Попкова, Капустина, Родионова и Лазутина в район Левашова, и в 2 часа ночи все шестеро были расстреляны в темном осеннем лесу на участке Парголовской дачи…

Но этим «ленинградское дело» не закончилось — по стране прошли шумные процессы, осудившие «сподвижников центральной группы»… Были расстреляны второй секретарь Ленинградского обкома Г. Бадаев, председатель исполкома Леноблсовета И. Харитонов, секретарь Ленинградского горкома партии П. Левин, сестра и брат Вознесенского — секретарь Куйбышевского райкома партии Ленинграда М. Вознесенская и министр просвещения РСФСР А. Вознесенский, председатель Госплана РСФСР М. Басов и многие другие… Аресты продолжались и в последующие годы до смерти Сталина.

В газетах, по указанию Маленкова, беспрерывно печатались «подвалы» о «тяжелых преступлениях кучки вредителей и диверсантов», о необходимости соблюдения всем народом революционной бдительности, об усилении империализма и агрессивных действий, о подготовке новой мировой войны. Оставаясь главным виновником трагедии уничтожения крупных руководителей России, Маленков еще долго продолжал поливать грязью невинных людей, всячески очерняя их деятельность, призывая к очищению государственного и партийного аппарата от «расхитителей народного добра, отщепенцев, двурушников и сепаратистов»…