Утром следующего дня я отправилась в Оксфордшир. День был ясный, погожий, и Тильда сидела на террасе с тыльной стороны дома. Я стала расспрашивать ее про послевоенные годы.

— По окончании войны вы остались в Саутэме?

Она налила мне кофе.

— Я хотела вернуться в Лондон, но это было невозможно. Жилья не хватало. А Саре к тому же нездоровилось. Сердце беспокоило. Лечь в больницу на обследование она отказывалась. Считала, что больница — все равно что работный дом.

Я вспомнила фотографию Длинного дома.

— Должно быть, тесно вам там было — как-никак семь человек.

— Восемь — в сорок шестом домой вернулся Макс. Но сад был чудесный — почти акр земли. Мы выращивали собственные фрукты и овощи. Чтоб поменьше стоять в очередях, — объяснила она. — Продукты тогда еще выдавали по карточкам, Ребекка. Эрик помогал мне ухаживать за садом. Увы, в школе он так и не прижился. Он ведь был не такой, как все, и дети его дразнили. Он бросил школу, едва ему исполнилось пятнадцать лет.

— Он ведь австриец, да?

— Эрик родился в Вене. Мне мало известно о его детстве — он не рассказывал. Но кое-что я выяснила через Движение по спасению детей-беженцев. Мать его умерла, когда он был совсем маленьким, а после того как нацисты убили его отца, он стал беспризорником, слонялся по улицам Вены, пока кто-то не нашел ему место на поезде Kindertransporte. Ему тогда было девять лет, Ребекка. Ты только представь: девятилетний ребенок, переживший бог весть что, роется в мусорных ящиках в поисках еды…

Тильда смотрела на меня. Глаза ее блестели — то ли от гнева, то ли от жалости. Я подумала про двух других приемных детей Тильды.

— А Рози? Ведь ее родные погибли, да? А Ханна?

— Из родных Ханны никто не выжил. У нее было четыре сестры, все погибли в Дахау. Рози смирилась со своей утратой, а Ханна не смогла. Макс через Красный Крест узнал что мог о ее родных, но Ханна, когда ей исполнилось восемнадцать, поехала в Германию искать своих близких.

Я пила кофе, делала записи, а сама, как во время беседы с Рози Либерманн на дне рождения у Тильды, думала, насколько же скудна и обыденна моя собственная жизнь.

— Из всех моих детей больше всего нравилось в Саутэме Джошу. — Тильда улыбнулась. — Он обожал это место. Реки… открытые пространства. Правда, он вечно попадал в передряги — уйдет из школы в полдень, якобы домой на обед, а сам бродит, бродит. Однажды на попутке добрался до Денверского шлюза. Домой вернулся только поздно вечером, Макс к тому времени уже позвонил в полицию. Отец был в бешенстве. Забрал его из деревенской школы, отдал в пансион. По мнению Макса, Джош рос дикарем. А я знала, что Джош просто такой по натуре.

Знаменитый Джош Франклин, насколько мне было известно, и сейчас скитался по свету. На каминной полке в квартире Патрика лежала открытка, отправленная из какого-то отдаленного уголка Китая.

Тильда умолкла. Глядя на нее, я пыталась понять, каково ей было вернуться в Саутэм по прошествии стольких лет.

— А дети знали о вашем родстве с де Пейвли? — робко поинтересовалась я.

Она покачала головой.

— С ними я об этом никогда не говорила. Макс считал, что я должна им сказать, а я не решалась. Не могла. Позже поняла, что он был, конечно, прав. Тайны — губительная сила. Но тогда мне казалось, что я оберегаю своих детей от горькой правды. Я помнила, как мне самой было больно, когда Сара сообщила об отце, и не хотела, чтобы они страдали. Хотя… когда Мелисса подружилась с Кейтлин, ситуация сложилась щекотливая.

Она отвернулась от меня. Я чувствовала, что она многое недоговаривает. Мне снова вспомнились немецкий парашютист, которого она застрелила, и тело, обнаруженное в береговой дамбе.

— А Дара? — спросила я. — Вы с ним часто виделись?

Профиль Тильды на фоне голубого неба вырисовывался, словно камея.

— Сначала нет, — медленно отвечала она. — Но потом… когда Джош пропал, Дара организовал поисковый отряд. А когда Мелисса сломала ключицу, он отвез нас в больницу. И когда Кейтлин приезжала к нам поиграть с Мелиссой, ее всегда привозил только Дара. Джосси — ни разу.

Я представила, как Дара, опытный соблазнитель, завзятый авантюрист, наблюдает, выжидает. Как сильно, должно быть, он желал красавицу Тильду, которая давно бы уже принадлежала ему, если бы не вмешательство Сары Гринлис.

— Конечно, если Макс был дома, Дара на глаза не лез, — добавила Тильда.

— А Макс часто отсутствовал?

— Он часть недели жил в Лондоне, остальное время работал дома. Фредди, его редактор, хотел снова послать Макса в Германию, но Макс отказался. Война изменила его, Ребекка, он не находил себе места. Стал нервным. Был глубоко несчастен. И, как всегда, старался свои настроения держать при себе. Замкнулся, отгородился от меня…

Гарольд Сайкс уговорил Макса пойти вместе с ним в паб, где сотрудники редакции отмечали помолвку Лорны Кларк.

— Этот парень давно уже, много лет, все принюхивался к ней, — сказал Максу Гарольд за бокалом виски. — Вот уж не думал, что он когда-нибудь решится на ответственный шаг.

Паб был забит до отказа, народ толпился у стойки бара. Всей компанией — Гарольд, Макс, Лорна и двое новых сотрудников газеты. Регги Гейтс и Бэзил Дейтон, — они расселись за небольшим столиком. Бэзил много пил и громко разглагольствовал, размахивая сигаретой.

— Кому нужна эта архаика? Жалкие унылые фотки, нудные статьи про войну, и все одно и то же. Народ устал читать про войну. Скажете, я не прав?

Макс залпом осушил бокал виски.

— Ну вообще-то это событие мирового значения. Его трудно оставить без внимания, старина, — дружелюбно заметил Гарольд.

— Народ смотрит в будущее, это и нам не мешало бы.

— То есть, по-твоему, нужно подвести под войной черту, забыть ее? — уточнила Лорна.

Бэзил Дейтон, белокурый, розовощекий, выглядел сущим юнцом. «Ему бы еще за школьной партой сидеть», — подумал Макс.

— Народ достала бесконечная тоскливая писанина о дряхлых нацистах, томящихся в тюрьмах Германии. Ему подавай что-нибудь краткое, остроумное, искрометное.

— Да-а, задачка не для тупых журналистов, — с манерной медлительностью произнес Макс. — Написать бодрую статейку о Нюрнбергском процессе словами, в которых не более двух слогов… Такое не каждому под силу.

Лорна рассмеялась. Бэзил покраснел.

— Я просто хотел сказать, что мы обязаны смотреть вперед… раздвигать горизонты…

Регги Гейтс закурил и глянул через стол на Макса.

— Ты вот скажи, Макс, кто-нибудь вообще читает твои невнятные трактаты? — спросил он, затягиваясь сигаретой.

Предчувствуя недоброе, Гарольд вызвался заказать всем еще по бокалу виски. Макс, еще несколько месяцев назад определивший Регги в категорию умных, но неприятных типов, лениво проговорил: