Мать уложила ее на подстилку из соломы и укрыла. Затем огляделась: вокруг все спали, ничто не тревожило тишину древних сводов. Лишь ветер завывал где-то в отдалении. Она мысленно пронеслась с ним над руинами и густыми лесами, к уединенной долине…

Кто-то заворочался у дальней стены. Женщина подошла и склонилась над спящей, которая стонала во сне. Положила руку на покрытый испариной лоб.

Чувствуя, как черные сосуды пульсируют под кожей, она нежно погладила спящую по лицу.

– Все хорошо, Софи, спи спокойно…

В какой-то момент все закончилось.

Ямы приняли в себя последних казненных, и солдаты тотчас принялись их закапывать.

Фон Фрайзинг смотрел на убитых, слышал приглушенные стоны раненых. Тяжелая, сырая земля засыпа́ла тела, стоны понемногу затихали, пока не смолкли окончательно.

* * *

Спустя несколько часов о произошедшем напоминали лишь пустые клети на повозках. Солдаты выстроились возле ям, факелы мигали на ветру.

Фон Фрайзинг смотрел на земляные насыпи. За спиной послышались шаги, кто-то кашлянул. Иезуит медленно обернулся: подошел лейтенант Шикард в сопровождении двух солдат с мушкетами. Сходство его с хорьком поражало как никогда прежде.

– Святой отец…

– Я знаю. Идемте.

Лейтенант помедлил в нерешительности.

– Конечно, вы можете…

Монах посмотрел на него с удивлением.

– Тут неподалеку есть кладбище, прежде я всегда обретал там душевный покой. Если вы не откажете мне в последнем желании…

– Конечно, святой отец. – Лейтенанту неприятно было отправлять на казнь священнослужителя, но и ослушаться приказа он не мог.

Они двинулись к перелеску. Фон Фрайзинг шагал впереди, лейтенант и двое солдат следовали за ним.

Через лес вела заросшая, едва заметная тропа, и через некоторое время они оказались на поляне, окруженной ветхими крестами и надгробьями. Забытое кладбище нежилось в лунном свете, кругом царил безмятежный покой.

Фон Фрайзинг сделал глубокий вдох.

Господи, помоги мне.

Словно в ответ ему, с ветром долетел отдаленный звон соборных колоколов. Пробило полночь.

И прости мне…

Лейтенант развернулся.

– Ну…

…грехи мои.

Фон Фрайзинг выхватил кинжал из ножен лейтенанта, заколол ближайшего из солдат, подхватил его мушкет и разрядил во второго. Все произошло так быстро, что оба гвардейца упали почти одновременно.

Колокола смолкли, Шикард стоял в оцепенении. Фон Фрайзинг подобрал мушкет второго солдата и направил на лейтенанта.

Тот пришел в себя.

– Вы с ума сошли? Вы слуга Божий, и…

– Я знаю, кто я. И знаю, что после всего вами сотворенного Господь простит меня.

– Прошу вас…

Иезуит выстрелил. Пуля пробила лейтенанту голову. Шикард отлетел назад и упал между надгробьями.

Фон Фрайзинг брезгливо отшвырнул мушкет.

Живите так, чтобы мы о вас помнили.

«Я буду жить, Лукас Хольцнер, обещаю».

И он бесшумно скрылся в лесу.

Башенные часы пробили полночь.

Пруссак осторожно выглянул из покосившегося сарая. Дождь перестал, на улицах не было ни души. В домах и в казармах свет давно погас, и лишь немногочисленные фонари высвечивали мокрую мостовую.

Пруссак прошел несколько шагов и поднял голову. Крепостная стена тянулась в ночное небо, отсюда были хорошо видны Новые ворота.

Подошли Иоганн и Элизабет.

– Наш единственный путь к башне. – Пруссак показал на ворота.

– Тогда будем надеяться, что все не закончится как в прошлый раз. – Лист похлопал друга по плечу. – Ты иди вперед, а я возьму веревку.

* * *

Они прокрались вплотную к стене и остановились недалеко от ворот. Пруссак закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

«Господи, подари нам шанс», – подумал он и перекрестился.

Затем выглянул из-за угла – но в ту же секунду прянул назад. Ворота стерегли два солдата патрульной службы. И они его заметили.

– Эй! Кто это там? – раздался резкий, командный голос. – Выходи, живо!

«Этот голос, – подумал Пруссак, – быть не может…»

Он поднял руки, обогнул угол и медленно двинулся к часовым.

– Хайнц, ты с ума сошел? – прошипел Иоганн, но тот его словно и не слышал.

Стражники навели на него мушкеты, недоверчиво оглядели.

– Иоганн, что он делает? – спросила Элизабет сдавленным голосом.

Лист не ответил. Он видел, как Пруссак заговорил с часовыми, но слов разобрать не мог. У него вспотели ладони и перехватило горло.

Пусть нам повезет хоть в этот раз.

Потом солдаты вдруг обнялись с Пруссаком. Иоганн все понял. Он взял Элизабет за руку.

– Идем.

Они подошли ближе, и Лист узнал часовых. Это были Карл и Ганс.

– И снова я перед вами в долгу, – сказал Иоганн.

Карл ухмыльнулся.

– Сочтемся, дезертир. Идите, пока вас никто не заметил.

Иоганн и Элизабет обнялись на прощание с солдатами и последовали за Пруссаком.

* * *

Они пробежали вдоль крепостного вала, осторожно поднялись по скрипучей лестнице и перебрались со стены на бастион.

Там быстро огляделись: стены сходились клином и резко обрывались. До земли было несколько десятков шагов. Пруссак показал на запад.

– Нам туда. Там можно привязать веревку к столбу.

– Вижу, – подтвердил Иоганн.

Они выждали, не появится ли кто-нибудь из стражников, и побежали к деревянной балке на краю бастиона. Элизабет посмотрела вниз: пристань тянулась вдоль укреплений, у берега покачивались на волнах десятки судов. То были простые плоскодонные баржи разной длины; у крупных посередине имелись надстройки, похожие на небольшие дома.

Иоганн привязал веревку, сбросил второй конец вниз и посмотрел на Пруссака.

– Ты или я?

– Вообще-то за тобой должок, – Хайнц ухмыльнулся. – Но я сегодня добрый. К тому же красота опережает возраст.

И он осторожно скользнул вниз.

– Видишь что-нибудь? – спросил фон Бинден.

– Ничего, господин, – помощник капитана напряженно всматривался в полумрак.