Я хмурюсь:

— Мисс Анджели? — Я вспоминаю, как она крайне нелюбезно захлопнула дверь перед моим носом. — Потому что она помешана на историях и старых предметах?

Никс надкусывает печенье:

— И поэтому тоже. Но главным образом потому, что она живет в квартире Кларка.

— Нет, — возражаю я. — Я там живу. 3F.

Никс качает головой:

— Ты живешь в квартире семейства Кларков. Но они съехали сразу после убийства. А тот парень, Оуэн, не мог уехать, но и оставаться там тоже не мог. Ведь прямо в этой квартире его сестру… В общем, он переехал в свободную квартиру. И теперь там живет эта Анджели. Я бы не знал этого, но несколько лет назад она зашла ко мне сразу после того, как переехала. Ее интересовала история здания. Если хочешь больше узнать об Оуэне, тебе стоит спросить ее.

— Спасибо за подсказку, — поднимаюсь я.

— Спасибо за печенье.

И тут распахивается входная дверь. На пороге стоит женщина средних лет. Никс нюхает воздух.

— О, Бетти!

— Лукиан Никс, тебе нельзя есть сладкое!

Она бросается к Никсу, и в кутерьме из крошек, изюма и ругательств я тихонько ускользаю прочь. На Архивном листке в моем кармане скребутся новые имена, но им придется немного подождать.

Спустившись на четвертый этаж, я прокручиваю в голове все, что могу сказать мисс Анджели, чтобы уговорить ее впустить меня. С того раза как она захлопнула передо мной дверь, мы встречались лишь однажды, и она удостоила меня коротким сухим кивком.

Я прикладываю ухо к ее двери и ничего не слышу.

Затаив дыхание и не теряя надежды, стучу. Тишина.

Я проверяю дверь, но она заперта. В расчете вскрыть замок я похлопываю карманы в поисках невидимки для волос или пластиковой карточки. Спасибо деду за то, что посвятил отдельный день обучению взламывать замки.

Но, может, это не понадобится. Я отступаю, чтобы проверить дверь. Мисс Анджели выглядит рассеянной, а, судя по захламленности ее квартиры, еще и забывчивой. Наверняка она часто теряет ключ. Дверная рама достаточно узкая, но наверху образует что-то вроде неглубокой полочки. Встав на цыпочки, я провожу кончиками пальцев. Они касаются чего-то холодного и металлического, и вскоре к моим ногам падает ключ.

Как здорово, что люди могут быть такими предсказуемыми! Подняв ключ, я вставляю его в скважину, отпираю замок, и дверь распахивается, ведя в гостиную. Я перешагиваю через порог и застываю от изумления. Я уже и забыла, сколько же здесь вещей. Ими уставлены все подходящие поверхности. Они свалены на полках, шкафах, столах и даже на полу. Мне приходится лавировать между башнями из вещей. Удивительно, как массивная мисс Анджели умудряется проходить здесь, ничего не задев.

Планировка здесь такая же, как и в 3F, — с открытой кухней и коридором, ведущим в спальни мимо гостиной. Я медленно иду вперед, заглядывая в каждую комнату и убеждаясь, что в квартире точно никого нет. Каждая комната забита антиквариатом, и я не могу понять — из-за беспорядка или из-за того, что я проникла сюда незаконно, — но я не могу избавиться от ощущения, что за мной следят. Кто-то преследует меня, дышит в спину, и когда в гостиной раздается шорох, я поворачиваюсь, чтобы встретиться лицом к лицу с мисс Анджели.

Но там никого нет.

И тут меня осеняет. Кошка.

Вернувшись в гостиную, я вижу несколько упавших книг. Но ни следа кошки Джеззи. У меня мурашки бегут по коже. Я стараюсь успокоить себя тем, что если буду держаться от нее подальше, она будет делать то же самое. Отодвинув стопку книг, каменный бюстик и приподняв угол ковра, я расчищаю место, где можно прочесть пол.

Глубоко вздохнув, я снимаю кольцо и встаю на колени. Но когда я приближаю ладони к деревянным половицам и не успеваю даже потянуться к прошлому, комната сама начинает гудеть мне навстречу. Вибрировать и дрожать. Я понимаю, что это не только информация, сохранившаяся на полу: здесь так много старинных ценностей, полных воспоминаний, что нити памяти переплетаются между ними, как клубок, и сливаются. Гул от пола звучит в унисон с гулом вещей, стоящих на нем, и вся комната звучит, как оркестр. Это больно. Сотни иголок колют мне руки и поднимаются к отбитым ребрам.

Здесь так много можно прочесть. Здесь слишком много вещей, и их шум заполняет меня так же, как шум человеческой жизни. Я даже не начала тянуться к воспоминаниям, я с трудом могу думать сквозь этот шум. У меня под глазами начинается болезненная пульсация, и, поняв, что я пытаюсь оттолкнуть этот шум, я вспоминаю совет Уэсли.

Позволь шуму стать белым.

Я приседаю в центре комнаты, зажмурив глаза и прислонив ладони к полу, и жду, когда шум начнет окутывать меня и успокоится. Это происходит постепенно, и я наконец могу думать, затем сосредоточиться, и наконец потянуться за воспоминаниями.

Вот я ловлю нить, и время спиралью уходит назад, а шум меняет тональность, отступает, из комнаты начинают исчезать вещи, и наконец я вижу голые стены и пол. В пространстве перемещаются очертания людей: некоторые выцветшие, другие яркие — статный старик, женщина средних лет, шумная семья с детьми-близнецами. Комната изменяется до тех пор, пока не становится домом Оуэна.

Я чувствую это еще до того, как вижу его серебристые волосы. Он шагает задом наперед, потому что я проматываю время. Сначала мне становится легче — я радуюсь, что остались хоть какие-то воспоминания, которые можно прочесть, и что не все еще уничтожено. И вдруг воспоминание обретает почти фотографическую четкость, и, клянусь, я вижу…

Меня пронзает резкая боль, я замедляю бег времени и позволяю ему двинуться вперед.

В комнате с Оуэном девушка.

Я не успеваю разглядеть ее, потому что он загораживает мне обзор. Она сидит на подоконнике, а он опускается перед ней на колени, берет ее за голову и прижимает свой лоб к ее. Знакомый мне Оуэн спокоен до равнодушия, всегда держит себя в руках и иногда, хотя я в этом не признаюсь, похож на привидение. А этот Оуэн жив, полон энергии, она исходит от него, когда он ходит, нетерпеливо покачивается на каблуках, когда говорит. Слов уже не разобрать, это монотонное бормотание, но даже сейчас я могу заметить, что он говорит медленно и настойчиво, пытаясь в чем-то убедить собеседницу. Он вскакивает на ноги так же стремительно, как опустился на колени, отпускает лицо девушки, всплескивает руками… Но я больше не смотрю на него, потому что смотрю на нее.

Она сидит, прижав колени к груди, так же, как в ту ночь перед убийством. Светлые волосы рассыпались по плечам, и хотя она не поднимает глаз, я точно знаю, кто это.

Регина Кларк.

Но это невозможно.

Регина погибла до того, как Оуэн сюда переехал.

Затем, будто угадав, о чем я думаю, она поднимает взгляд, и я понимаю что это не Регина, а ее бледная копия. Ее лицо искажено страхом, а глаза странно черны и становятся все темнее, цвет и жизнь из них вытесняет…