Ничего ж себе, приемчик! А ведь дедок, пожалуй, и убить может, если дотянется до жизненно важных точек. Боевой инстинкт рукопашника сработал на автомате. Бурцев перехватил твердые пальцы, уже сложенные в жесткий пробивной клюв, резко крутанулся в пороховой пыли, рывком подтянул Сыма Цзяна поближе. Обвил правую руку противника ногами, взяв китайца на болевой захват. Дед шумно вдохнул, однако не вскрикнул.

Принуждать пожилого соперника к этому Бурцев не стал. Все равно клюв из трех пальцев уже утратил упругость стальной пружины и колючую прочность копейного острия — рука Сыма Цзяна расслабилась. Бурцев отпустил китайца.

Кряхтя и охая — больше для виду, чем по необходимости — старик поднялся. Встал на ноги и ошеломленный Василий. Под отбитыми коленками все еще болело.

— Ты чего, дед? Белены объелся?

— Видела моя воинов разная клана и школа, — проскрипел китаец. — Но никто не разговаривала со мной так непочтительно, как твоя, Васлав.

Вот те на! Ушуиста великого и ужасного обидел. Что ж, старость надо уважать. Эту простую истину желтолицый Сыма Цзян ему только что популярно объяснял — на пальцах. Буквально.

— Извини, отец, — примирительно сказал Бурцев. — Но уж и ты меня пойми.

Китаец будто и не слышал:

— Да, никто не позволяла себе такая непочтительность. Но и ни один воина еще не могла остановить моя. Твоя манера боя очень интересный. У каких мастеров твоя обучалася? И какой стиль твоя освоила?

Бурцев усмехнулся:

— Мастеров было много, отец. Ну, а стиль… Десанта-омона-рукопашка — такой вот наш стиль.

Желтолицый уважительно закивал:

— Большой стыд на мой седина. Я не знаю такая школа.

Бурцев развел руками — что ж, мол, тут поделаешь.

— Твоя опасная противника. — И без того узкие щелочки глаз сузились еще сильнее. — Больше опасная, чем русича Деметрий.

— Ты что, и с Дмитрием тоже дрался?

Бурцев усмехнулся. Любопытно было бы посмотреть спарринг бугая-десятника с тщедушным китайским бойцом-мудрецом.

— Не дралася. Только наблюдалася. Я здесь вообще ни с кем не дралася. Другая моя задача.

— И какая же у тебя задача, отец?

— Огненная шара с колючками и спрятанным громом делать для Кахайду-хана. Горящая горшок делать. Стреломета и стенобитная машина делать.

— Требюше тоже твоих рук дело?

— Три-бу-шэ?

— Ну, здоровеная такая махина. Типа колодезного журавля. Та, что самые большие камни швыряла по вроцлавским стенам.

— Нет, это не моя делала. Эта машина для Кахайду арабская мудреца Хабибулла строила. Достойный человека Хабибулла — в Малая Польша погибла. А машина до Вроцалава дошла. Хойхойпао она называется.

Бурцев непроизвольно улыбнулся: уж очень похабно звучал китайский вариант требюше. «О» в устах Сыма Цзяна здорово смахивало на «у». Старик-китаец улыбнулся в ответ. Из вежливости, наверное. Забавный старикан…

— Слушай, Сыма Цзянь, а зачем ты вообще отправился с Кхайду-ханом за тридевять земель? Не всякий решится на такой поход в твои-то годы. Да и Китаю вроде тевтоны не угрожают.

— Моя — ученая, Васлав, — с достоинством ответил дед. — А истинная ученая должна искать ответа на своя вопроса всегда и всюду.

— Вот как? И что же ты надеешься найти в Польше?

— Колдовская башня перехода, — торжественно провозгласил пожилой китаец. — Хан Кахайду не верит в сила башни, но моя читала древняя манускрипта. Там сказано о магия древняя племя ария. Ария возводила многая заколдованная башня. А башня побеждала пространства и открывала для пытливая ума прошлое и будущее. Где-то в эта польская земля до сих пора стоит такая башня. Ее моя и разыскивай. Ради нее моя идти в поход.

У Бурцева медленно отвисала челюсть… Дружить надо было ему бы с этим Сыма Цзяном. С самого начала дружить, а не драться.

— Не сочиняешь, отец? — на всякий случай переспросил Бурцев.

— Моя не поэт и не придворная сказителя. Моя ученая. А о башня перехода знала даже арабская мудреца Хабибулла, Хабибула тоже искала в Польше магическая башня. Но араба не повезло. Может быть, мне судьба улыбаться. Это справедливо, ибо племя ария — моя предка.

Бурцев аж прихрюкнул от неожиданности. Неужели пресловутые арийцы — на самом деле древние китайцы. То-то удивились бы фашисты и скины всех мастей.

— Истинная родина древняя племя ария — великий тайна, — продолжал Сыма Цзян. — Но в свитках императорская библиотека писано, что ею может быть или Тибета, или Поднебесная. Моя верит в арийская Поднебесная.

— Василь!

Эх! На самом интересном месте!

Десятник Дмитрий запыхался не на шутку:

— Слышь, Василь, тебя хан кличет.

Бурцев скривился от досады:

— К чему такая спешка-то?

— Кхайду с толмачом допросил пленных поляков. Ну, тех раненых куявцев, что были с Казимиром. Слуга-факельщик выложил как на духу все, что знал. Остальные чуть не убили его за это. Так что куявец наверняка сказал правду.

— Какую правду?

— Плохую, Василь, плохую. Ступай к ханскому шатру — там сам все узнаешь.

Его ждали. В походное жилище Кхайду нукерская стража пропустила Бурцева без проволочек, лишь для порядка окурив его дымком от костра.

Хан не восседал, вопреки обыкновению, на троне из роскошных подушек, а задумчиво расхаживал по юрте.

Войдя за тяжелый полог, Бурцев остановился в ожидании. Следом сунулись было нукеры, но небрежный жест хана отогнал их — стража с поклонами удалилась.

Кхайду перестал топтать сапогами с загнутыми кверху носками пыльный ковер, встал напротив посетителя. Несколько секунд он молча сверлил посетителя взглядом колючих глаз. Бурцев этот тяжелый взгляд выдержал.

— Слышал о плененном куявце? — наконец хмуро спросил хан.

Бурцев кивнул.

— Знаешь, о чем он поведал?

— Нет.

— Тогда слушай. Конрад Тюрингский сейчас главный советник у Генриха Силезского. Именно он послал куявского князя с малым отрядом следить за передвижением моих войск. Магистр хитер — он не рвется в бой сломя голову, а желает сначала вызнать о противнике все, что возможно. Пленный куявец говорит, что поляки, немцы и прочие союзники Генриха Силезского уже сейчас готовы выставить против нас сорокатысячную армию. Кроме того, к ней должна примкнуть рать богемского короля Венцеслава — пятьдесят тысяч конных и пеших воинов. Полонянин не знает наверняка, но утверждает, что подмога из Чехии вступит в Легницу со дня на день. А может быть, уже вступила. Случилось это или нет, должен выяснить ты.

— Я? — изумился Бурцев.

— Да. Ты ведь говоришь по-польски?