— Это что, в долларах? — хрипло спросил он.

— В них самых. Ну? Пистолет.

— Извини, но я его разряжу.

— Боишься, что всажу в тебя пулю? Предусмотрительно. Я сразу понял, что ты человек основательный.

Глазов сунул в карман кредитку и листок, согнутый вчетверо, и пошел за пистолетом. Тот был спрятан в доме. Нашел, вытащил обойму и, забрав патроны, сунул их в карман джинсов. Рукоять пистолета аккуратно обтер носовым платком, чтобы не осталось отпечатков. Вернувшись, отдал пистолет Никольскому:

— Вот. Держи. Ее отпечатков здесь нет.

Когда Никольски стиснул в ладони рукоять пистолета, вздохнул с облегчением. Оружие пристроено. От патронов он избавится потом. По дороге домой. Километрах в двух, по левой стороне есть маленькое болотце. Там они и сгинут. В трясине.

Юлия ждала мужчин на террасе.

— Аким, ты еще заедешь ко мне? — спросила она, избегая смотреть на Дмитрия. Тот накинул на плечи куртку и теперь сосредоточенно разглядывал бочку, наполненную водой. Словно хотел найти на дне ответ на вопрос о смысле жизни.

— Да. Я возьму твою машину? «Жигули», которые купил по случаю, старые, а мне бы хотелось добраться до хутора побыстрее.

— Ты осторожнее. Дождь.

Они вышли на крыльцо. Юлия молчала. Глазов подумал: надо прощаться. А как? Не целовать же ее после всего этого? С крыльца они с Андре Никольски спустились вместе. Альфа кинулась к режиссеру и заскулила.

«Предательница, — подумал Глазов. — И ты тоже».

Андре Никольски сел в машину, Глазов же, не оборачиваясь, зашагал к калитке. Уже у автобусной остановки он сообразил: до болотца, куда хотел выбросить патроны, километра два. Автобус там не останавливается, да и неудобно все это. Вылезать, потом снова ждать транспорт. Неудобно без машины. Привык. К хорошему быстро привыкаешь.

Да и черт с ними со всеми!

Он поправил объемную сумку, висящую на плече, и, не дожидаясь автобуса, быстро зашагал по направлению к столице. По-прежнему шел дождь, но ему было все равно…

…Почти осень. Плохое время. Недоброе. Листья летят, небо хмурится. За стеклом, по которому стекают капли дождя, Москва, город детства и город, в котором родилась его слава. Он ехал не спеша. Попрощаться с Москвой. Потом он поедет к матери, на хутор. Удалось один раз, удастся и другой. Умереть и воскреснуть. Он по-прежнему верил в свое воскрешение. И в то, что в очередной раз обманет смерть.

В кармане куртки всегда лежала пара аудиокассет. У него была с собой музыка. В машине, которую дала Юлия, была магнитола. Вставил кассету. Музыка успокаивала.

От нависших туч было темно. Встречный транспорт медленно ехал по шоссе с зажженными фарами. Такого ливня столица не помнила давно. Он не заметил, как выехал за город. Машин навстречу попадалось все меньше и меньше, из-под колес вылетали мелкие камешки и били в стекла. Пятьдесят километров от столицы, сто… Посмотрел на часы и прибавил скорость.

Дорога успокаивала. Он перевернул кассету и замер: Френсис Гойя, «Заливные луга». Самая дорогая и любимая вещь.

Нежно запела флейта, душа сладко замерла и затаилась. Он ждал вступления оркестра, потому что в этом месте всегда чувствовал вдохновение. Хотелось сделать что-то великое, что-то такое же, как эта музыка, очищающая душу. Знак «ремонт моста» он не заметил. И груженой машины, которая поехала навстречу по узкой дороге, тоже. Только чужие фары неожиданно ослепили лицо, и на мгновение показалось, что на дороге, прямо перед ним, появилась большая кошка. Кошка с лицом и повадками Милены. Она мяукнула жалобно и выгнула спину.

— Черт! — успел выругаться он. — Убирайся! Прочь!

Резко кольнуло сердце. Навстречу ехал грузовик, отчаянно сигналя. Он хотел свернуть, забыв про то, что находится на ремонтируемом мосту, и движение здесь одностороннее. Внезапно в глазах потемнело, в сердце словно впилась раскаленная игла. И, чувствуя, как она становится все больше и больше и буквально разрывает его на части, он резко вывернул руль, и, уже падая в машине с моста, успел услышать, как наконец-то вступил оркестр…

Под вечер Глазов добрался, наконец, до дома, и замертво упал на любимый диван. Как же он устал! Вымок до нитки, ноги гудят.

Уже поздно ночью его поднял с постели телефонный звонок. Это была Юлия, которая сказала, что тело Андре Никольски нашли в машине, упавшей с моста. Почти на границе Московской и Владимирской областей. По документам, лежащим в «бардачке», машина принадлежала Юлии Шумовой, и ей позвонили, чтобы узнать, не угнан ли автомобиль. И каким образом в нем оказался иностранец, с американским паспортом в кармане? Оказывается, другими документами Никольски не успел еще обзавестись. Из аэропорта — прямо к ней. Так она узнала о смерти брата.

Сегодня с самого утра Глазов улаживал формальности. С Мельниковым они беседовали долго. Пришлось рассказать, как писатель Аким Шевалье выжил в автокатастрофе, и что случилось потом. К рассказу Дмитрий Глазов приложил письменное признание.

Аркаша взял исписанные листки и облегченно вздохнул:

— Ну, почерк мы идентифицируем. Без проблем. Он ехал на «Део», принадлежащей Шумовой. Оказывается, они родственники! Вот в чем фишка! И пистолет в машине нашли. Надо же! Неужто он в бабу переоделся! Я так и подумал — парик. А дело-то получилось громкое! Газетчики меня рвут на части. Ну вот, с почином на новом рабочем месте! — и он довольно потер руки. — Я слышал, ты домой вернулся?

Глазов вспомнил: да, было. Вчера вечером бросил на пол в прихожей сумку, набитую вещами. Все возвращается на круги своя. Жена с трудом скрывала торжество. Спал он на кухне, на раскладушке. Вернее, маялся бессонницей.

Ну, вернулся. Ведь он ее не любит! И она его. Как говорится, разбитую чашку не склеишь. И как они будут жить? Вот сидит Аркаша Мельников, который спал с его женой, и откровенно радуется:

— Старик, я тут переговорил кое с кем. Вакансия у нас освободилась. Видишь, стоило три месяца подождать, а ты переживал! Что ни делается, все к лучшему. Отдохнул летом, вроде как в отпуск сходил. Плохо, что ли?

Глазов вспомнил этот проклятый отпуск. И кредитную карточку, которую по-прежнему держал при себе.

— Так как, старик? — не унимался Мельников.

— Я тебе позвоню. Подумать надо.

— Ты думай быстрей, — с обидой сказал Аркаша. — Я тут за тебя, можно сказать, глотки рву. Ты да я, старик, да мы с тобой… Помнишь?

— Я все помню. Помню, Мельник. Помню… …У ближайшего банкомата он не выдержал.

Подошел, достал кредитку и листок бумаги, на котором был написан код. Машинально подумал: «Эти цифры надо бы выучить наизусть…» После манипуляций, им произведенных, в его руках оказались деньги. Доллары. Пять тысяч. Почему пять? Он и сам не знал. Это малая часть того, что лежит на счету. Держа в руках деньги, покачал головой, присвистнул: