39. В Вашингтонском университете доктор Филип Гринберг занимался концептуальными испытаниями этой терапии и первым показал, что она убивает рак у мышей. На следующий год лаборатория Розенберга работала с T-лимфоцитами, которые покидают кровеносную систему и проникают внутрь опухолей (инфильтрирующие опухоль лимфоциты); позже его лаборатория занялась и химерными антигенными рецепторами (CAR).

40. Розенберг использовал вещество для выращивания Т-лимфоцитов, интерлейкин-2, и показал, что при мощной стимуляции Т-клеточной армии и подавляющем количестве Т-лимфоцитов можно заставить их убить рак – иногда, у некоторых пациентов.

41. Чем-то вроде теории четырех влаг, которая главенствовала в медицине в средние века, или виталистских верований девятнадцатого века, по которым живые существа содержат в себе некую искру жизни.

42. Модальность раков, связанных с вирусом, напоминает таковую у генетических раков. Вирус не вызывает рак как таковой, но он перепрограммирует ДНК клетки таким образом, что становится достаточно меньшего числа мутаций для того, чтобы она стала раковой. Представьте, что у вас есть игровой автомат, а вирус или генетическое заболевание – это две вишенки, которые постоянно стоят на месте. Вероятность, что вам выпадет три вишенки, намного выше, чем в «нормальном» игровом автомате.

Глава четвертая. Эврика, штат Техас

1. Об отъезде из Элиса Эллисон говорит примерно так: ему там, в общем-то, нравилось, маленький городок, он там был счастлив, но – и здесь он делает глубокий вдох, осторожно подбирая слова, потому что знает, как это прозвучит, – не хотел стать таким же, как все ребята оттуда. Элис – это точка на местной карте в часе езды на запад от Корпус-Кристи, в сорока пяти минутах, если ехать быстрее, и это типичный маленький техасский городок, где много хорошего – хорошие люди, хорошие фермы, хорошее воспитание и работа, еще и база ВВС поблизости. Его отец получил «крылья» авиационного хирурга, служа там резервистом, и благодаря этому стал местным врачом, но его семья была из Вако и владела там магазинчиком обуви. Он перебрался в Элис. Джим хотел перебраться куда-нибудь дальше. Он бы не был там счастлив. Он вырос в маленьком городке, ему там нравилось – и сам город, и люди, как может нравится только место, где вы родились. И он знал все так, как может знать только местный парень. И, говорит он, ему не хотелось просто быть этим парнем, таким же, как все остальные.

В этом не было ничего плохого. Он любил футбол, только не играть в него; он любил атмосферу маленького городка, но не хотел в нем застревать. Он был чтецом и экспериментатором. Он был любопытен, у него были определенные представления о себе – не то что он был не по годам развит, но потенциал у него был. Семейный гараж превратился в лабораторию, лес – в место испытаний самодельных пороховых бомб, пруд – в источник лягушек для вскрытия. Если вы поговорите с большинством ученых-исследователей и выпьете с ними по паре пива, то обнаружите, что многие из них были одиночками и многие делали домашнюю взрывчатку – это нормально для юных ученых. А если из-за этого в «рабоче-крестьянском» Техасе он казался белой вороной – пусть будет так. У него, в конце концов, были два брата, и они более чем компенсировали его «недостатки». Отец поддержал его, когда он захотел записаться на удаленный продвинутый курс биологии в Техасском университете вместо того чтобы терпеть целый год школьной биологии, в которой не рассказывают об эволюции. А на следующий год ему исполнилось шестнадцать, он окончил школу и уехал навсегда. Остин был местным центром эксцентричности, да и университет там был хороший. Но в конце концов Эллисон понял, что Беркли еще круче и эксцентричнее, чем любое другое место.

2. То были пиковые годы, когда все было распахнуто настежь; маленький университетский городок лишь начинал перевоплощаться в «столицу фриков» ковбойского штата.

3. Конечно же, Джим Эллисон был в этом не одинок. То был период расцвета Остина. Остин был маленьким университетским городком до тех пор, пока «бэби-бумеры» не окончили школу. Он был меньше, чем большие города вроде Сан-Франциско, где расцвела «цветочная сила» шестидесятых, и находился далеко от моря, в глубине Техаса, но все равно превратился в рассадник местной версии «странных» ребят и девчат – они были все еще достаточно техасцами, чтобы танцевать тустеп, достаточно хиппи, чтобы делать это под кайфом, а университет был достаточно близко, чтобы в город постоянно тянуло молодые таланты, смотревшие в будущее. Для многих это будущее больше не требовало переезда в большие города на побережье или даже в крупные центры штата вроде Далласа или Хьюстона. Будущее можно было найти прямо здесь, в Остине, куда недавно перенесли свое производство Texas Instruments, Motorola и IBM.

Не повредило и то, что возраст голосования – и разрешения пить спиртное – уменьшили до восемнадцати лет, а работу баров продлили до двух ночи. Наделенные политической силой, совершенно легально пьяные тинейджеры смогли тусоваться после полуночи в «фрик-столице» ковбойского штата, и вокруг них быстро появилась музыкальная сцена, обеспечивавшая саундтрек. Если вы торговали пивом, а пол был достаточно плоским, чтобы поставить на него барный стул, у вас был музыкальный клуб.

4. «Я учился на биохимика и работал с аспарагиназой, ферментом, который уничтожает в вашей плазме аспарагин, необходимый для роста многих видов лейкемии. Сами клетки лейкемии его производить в достаточном количестве не умеют. Ее все еще используют для того, чтобы вызвать ремиссию при детской лейкемии, но она никого не излечивает. А вот у мышей она полностью излечивала лейкемию. Я пытался заставить ее работать лучше. Я начал изучать литературу по иммунологии. Потом я прошел курс, и мне стало очень интересно. Чисто ради забавы я однажды вылечил мышей от лейкемии с помощью этого фермента».

5. Фермент, введенный мышам, разрушал «пищу» для опухолей. В результате лейкемия умерла от голода вместе со всеми раковыми клетками. А потом эти клетки, как и все мертвые клетки организма, были вычищены «мусорщиками», клетками врожденной иммунной системы – макрофагами. Эллисону захотелось узнать, как они работают, да и вообще, как там все работает.

6. Его голос имеет характерную мелодичность американской глубинки; он произносит последнее слово с небольшой паузой, словно никуда дальше не торопится, но вот когда пауза заканчивается, он продолжает быстро говорить на ту же тему.

– Мне «повезло»: я учился в одном из немногих университетов, не связанных с медицинским училищем, в которых хоть как-то учили иммунологии, – вспоминает Эллисон. Он учился на биохимика, но работа вызвала у него интерес к другому аспекту биологии – иммунной системе, – и один из его научных руководителей, Джим Мэнди, предложил ему курс. Эллисон не мог упустить такой шанс, «да и интересно мне было». Профессор читал лекции о новооткрытых Т-лимфоцитах.

– Он рассказал об этом открытии, – говорит Эллисон. – Читал лекцию. Но после уроков я приходил к нему в кабинет, и он говорил, что не верит, что это правда. Он был сторонником антител.

Учителя Эллисона – как и многих других иммунологов – беспокоило то, что T-лимфоциты выглядели слишком непохожими на B-лимфоциты, чтобы быть частью одной системы.