— Мы с Наримом так не договаривались! Я не нанималась носить шелковые юбки, полировать ногти и позволять всяким вшивым элимам мыть мне голову всякой дрянью, которая воняет, как бордель!

Давин на это только улыбался. Он вообще целый день только улыбался. Когда он принялся тереть мне пятки чем-то шершавым, я стала брыкаться и кричать, что надену свои сапоги или пусть все горит синим пламенем.

— Под этим шелковым шатром ног все равно не видно, а к драконам я без сапог не пойду!

Давин посмотрел на меня с прежней ласковой улыбкой:

— Твои сапоги унес Тарвил. Они будут смирно и верно ждать тебя за кухней в лагере. По правде говоря, с туфельками-то у нас прокол вышел: у Мервила подходящих не нашлось, а на заказ делать времени нет. Эйдан кое-что придумал…

Эйдан…

— Для него-то это небось сплошная потеха! Еще бы — выставить меня посмешищем во всех этих сенайских тряпках!

— Ах, Лара, когда ты наконец поймешь, что для него-то ты никогда не будешь смешной?

— Ну, безобразной! Мерзкой!

Давин помотал головой.

— Ладно, Лара, считай, что ты мне одолжение делаешь. А сегодня вечером посмотри, как он на тебя будет глядеть, когда ты прихорошишься, и сама посуди, мерзкая ты или нет. А пока давай-ка поупражняемся делать реверанс.

— Ни за что.

— Послушай, Лара, тебя представят королю Абертена. Если ты не сделаешь ему реверанс, тебя арестуют. Так что давай-ка без глупостей.

Раненой ноге реверансы совсем не понравились. Тем больше поводов было у меня проклинать сенаев, элимов и всех мужчин и бесполых созданий прошлого, настоящего и будущего.

На закате вернулся Тарвил. Левая рука у него была сломана, одежда изодрана и в крови, а лицо в таких синячищах, что мы едва его узнали. Давин кинулся перевязывать его раны, а Тарвил через силу говорил:

— Лара, пожалуйста, осторожней. Всадники знают, что ты здесь. У них повсюду стража. Они убивают без разбора. Я только взглянул на Всадника, только взглянул, и они на меня набросились. Сказали, я пахну вигаром. Даже не знаю, что это такое.

— Смазка, — ответила я. — Огнеупорная. А…

— Доспехи я спрятал, где договорились. Пожалуйста, осторожнее — и ты, и Эйдан…

— Все будет как надо, — отозвалась я. Куда тут денешься? — Ты бы разговаривал поменьше. Пусть Давин тебя лечит.

— Тогда до встречи у Кир-Накай, — криво улыбнулся он и прикрыл глаза.

— У озера, — кивнула я, хотя ни на грош в это не верила. — А где этот проклятый сенай? — спросила я Давина.

— Наверно, заказывает карету. — Давин, накладывая на раны Тарвила мягкие повязки с травками и притираниями, больше не улыбался. Он был бледен и хмур.

— Вот дурень. Его же поймают!

— Он обещал вести себя осторожно.

После возвращения Тарвила прошло два часа, и я уже была готова разорвать зеленое платье в клочки, как вдруг послышались цокот копыт и стук колес по булыжной мостовой. На козлах сидел белобрысый кучер. Из кареты выпрыгнул высокий темноволосый человек — Мак-Аллистер — и скрылся в лавке. Мгновением позже в комнату ворвался Давин:

— Пора, Лара. Экипаж мы взяли на время, его могут хватиться.

Элим в последний раз поправил мне прическу — волосы на макушке были взбиты, как флорианский пудинг. Я шлепнула его по руке:

— Ты что, забыл, что у меня нет туфель? Никуда я не поеду! Что мне, идти босиком, как шлюхе?!

— Эйдан привез туфли. Давай, Лара. Ты такая красивая, что вполне достойна любого короля.

— Чушь! — рявкнула я и стала срочно изобретать другой повод не идти вниз. А потом махнула на все рукой и стала спускаться по узкой лестнице, стараясь не наступать на подол. С тринадцати лет ни разу не надевала юбок. Я чувствовала себя голой. Спереди платье закрывало меня от шеи до пола, зато спины до самого пояса у него вовсе не было. Я чуть было не отказалась от всей затеи, когда выяснилось, что оно без рукавов, потому что левая рука у меня была вся в ожогах, как и лицо и ноги. Но Давин раздобыл мне длинные перчатки, которые так любят сенайские дамы, — они тесно облегали руки, будто рукава, просто отдельно от платья, и от кисти до плеча застегивались на тридцать крошечных пуговок, так что оставалась только тоненькая полоска кожи у плеч. Вот и хорошо — никаких следов огня.

Лестница сделала поворот, и я увидела внизу Эйдана — он о чем-то увлеченно беседовал с Мервилом. Прекрасно. По крайней мере не будет смеяться, увидев, что я разряжена, как пугало. Но я-то не могла не заметить, как он хорош. В черном камзоле и жилете, панталонах и чулках и ослепительно белой кружевной рубашке с высоким воротом он чувствовал себя так же свободно, как и в грубой рубахе и штанах, которые дали ему элимы. На нем были белые перчатки, а темные волосы стягивала зеленая лента. Через несколько часов он умрет. И я не могла себе представить, чтобы на свете нашлась женщина, которая отказалась бы пойти с ним в огонь.

— Не могу… — всхлипнула я и попятилась.

Он обернулся, и я зажмурилась, чтобы не видеть, не видеть…

— О моя госпожа, вы прекрасны, как видение. — Голос его был учтив и бесстрастен.

Когда я открыла глаза, лицо его не выражало ничего. Наверно, это стоило ему огромного труда. Что ж, ему все удалось. Если бы у него хотя бы губы дрогнули, я бы его убила, честное слово. Он протянул мне руку, но я в ответ выставила ногу из-под подола:

— Господин мой Эйдан, много ли ваших знакомых дам ходили на королевский бал босиком?

— Кажется, ответ мы нашли. Мастер Мервил помог нам, сотворив подлинное чудо. Прошу вас, сядьте.

Я все-таки оперлась на его руку — а то не смогла бы сесть, не запутавшись в проклятых юбках. Он опустился передо мной на пол и поставил мою ногу себе на колено. Сначала я подумала, что у него в руках ожерелье, но потом он обернул вокруг моей щиколотки и большого пальца нитку жемчуга. Петли соединяла узенькая полоска мягкой ткани, проходившая под подошвой. Более изящной сандалии невозможно было и выдумать. В жизни не носила такой роскоши. Узловатые пальцы нипочем не желали застегивать золотой замочек на щиколотке, но он прикусил губу и справился с четвертой попытки.

— Такие сандалии носили во времена моей матери, — объяснил Эйдан, сражаясь со второй застежкой. — Собравшись на бал, она заходила ко мне поцеловать меня на ночь и показывала сандалии. "Разве не глупо? — говорила она. — Мы смеемся над крестьянами за то, что у них дырявые башмаки, а знатные дамы считают хорошим тоном танцевать босиком!"

— Но за них же целый город можно купить! Где ты их раздобыл?

Он застегнул второй замочек и удовлетворенно кивнул.

— Когда мы были в Девонхилле, я нашел кое-какие мамины безделушки. Ну, и прихватил жемчужное ожерелье — я его когда-то привез ей из Эсконии.

— Жемчуга твоей матери! На ноги! Нет, я так не могу! — Я же слышала, каким голосом он про нее говорит…