В «недавнее время» на Земле вспыхнули мятежи клонов; фанатичные противники клонирования раздули пламя, и мятежи перекинулись на Луну. Клоны исчезали, и их не воспроизводили – это были убийства, если бы к клонам применяли те же правила, что к людям. Однако все больше казалось, что этого не будет.

Мария ничего не сказала, озадаченная этим. Доктор Сибал мгновение подождал, потом продолжил:

– Для вас есть работа.

– Большинство тех, с кем я работаю, не так агрессивны в своих просьбах, – сказала Мария, поднимая бровь. – Для чего я вам нужна?

В ответ доктор Сибал повернулся к компьютерному экрану и нажал на кнопку. Появилось изображение рослого светловолосого молодого человека. Он стоял на коленях, бормоча молитвы, положив руку на книгу.

– Вы, возможно, слышали об отце Гюнтере Ормане, – сказал Сибал. – Пренеприятнейший человек, яростно мешающий нашему делу. Мы получили сведения о том, что он собирается одобрить охоту на клонов. Геноцид.

Мария поморщилась. Она не боялась смерти, но знать, что за тобой охотятся… это было нечто совершенно другое. А «геноцид» означал, что клонам не дадут никакой возможности снова получить свои тела.

До того как заняться незаконным хакерством, Мария создала ограничительный код, чтобы не просто сдерживать хакеров вроде нее, но и помешать уничтожать драгоценные компьютерные копии личностей клонов. Она знала, что такая угроза гораздо серьезнее физической опасности.

– Я слышала о нем, – сказала она.

И отняла руку у массажиста – мягко, чтобы он не подумал, будто она пытается убежать – и подала ему вторую занемевшую кисть. Он даже не посмотрел на нее, но продолжил возвращать жизнь второй руке.

– Он у нас. Вначале мы пытались внушить ему наш образ мысли, переубедить мирным путем, а когда он не пожелал слушать, использовали немирный путь.

Мария постаралась, чтобы ее лицо осталось спокойным.

– Затем, – продолжал Сибал, – мы клонировали его и убили оригинал. Надеялись, что, став клоном, он убедится, что остался прежним, и передумает.

– Но это тоже не подействовало, – сухо сказала Мария. – Иначе я бы вам не понадобилась.

Доктор Сибал улыбнулся и потер руки.

– Вы быстро соображаете. Именно так. Нам нужно взломать его личность и убрать ненависть к клонам, ненависть к тому, кем он стал. Мы пытаемся помочь ему войти в новую семью и понять, что мы не чудовища.

Поздно.

Мария подчеркнуто промолчала.

– А если я откажусь? – спросила она.

Тот, кто массировал ей руку, схватил ее за мизинец и резко вывернул. Мария услышала хруст, а в следующий миг руку охватила боль. Она закричала, вырвала руку и прижала к груди.

– Могли бы просто сказать. Я могла бы просто уступить угрозам.

Доктор Сибал перестал улыбаться.

– Вы должны понять, что мы настроены серьезно. Если вы выполните эту работу, мы вас отпустим.

Мария хотела спросить, почему они верят, что она не подведет: ведь она могла из жалости уничтожить карту мозга несчастного. Но она догадывалась, каким будет ответ. Рука страшно болела, и Марии не хотелось смотреть на сломанный левый мизинец.

– Договорились, – сказала она.

Ее голос прозвучал омерзительно жалко.

* * *

Лишить священника ненависти к клонам – детская игра, но Марии хотелось заглянуть глубже и понять, может ли она установить, что первоначально породило эту ненависть. Поиск в матрице личности – дело скучное, но всегда интересная задача.

Однако похитителей такие тонкости не интересовали.

– Моему нанимателю нужно, чтобы личность была готова через неделю, – сказал доктор Сибал, заглядывая ей через плечо.

– Если вы хотите, чтобы он вел себя так, словно всегда был на вашей стороне, дайте мне возможность работать по-моему, – ответила Мария, не оглядываясь. – Вы наняли меня не без причины и, вероятно, не потому, что вам нужна была топорная работа. Ведь вы не просите нейрохирурга пошустрей орудовать скальпелем?

– Если от этого зависит все будущее клонов, прошу, – ответил он ей на ухо.

У Марии онемела спина, но она продолжала тщательно изучать карту мозга и делать записи.

– Угрозы тоже замедляют мою работу, доктор, – сказала она.

– Я не угрожаю, мисс Арена, – ответил он, похлопав ее по сломанному мизинцу, пожалуй, чуть сильнее, чем нужно.

Он вышел, но Мария поняла намек. Заканчивай этот проклятый взлом, не то тебе сломают другой палец, – или все тело. Она провела на Луне уже неделю и не сделала копию своей карты мозга. Еще через неделю на Земле ее объявят пропавшей. Через семь лет ее могут официально объявить мертвой, и она проснется, гадая, что с ней случилось. Если, конечно, законы снова не изменят.

Она выпрямилась и потерла глаза. Ей еще предстояло найти тот момент в жизни отца Ормана, который породил его ненависть к клонам. Мизинец болел. Его не вправили, и он срастался криво. Мария гадала, не придется ли его снова ломать. Если она уцелеет.

Орман был ревностным католиком. Вера окрашивала любой опыт в особый цвет. Сама Мария теперь не была религиозна: большая часть религий не приветствовала клонов, но многие продолжали совершать ритуалы детства, – но она повидала достаточно карт мозга, чтобы отличать истинно верующих от тех, кто руководствовался привычкой, страхом или алчностью. Отец Орман был истинно верующим. Светло-зеленый цвет его веры окрашивал всю карту мозга, где-то ярче, где-то слабее. Он считал, что похищение – испытание его веры.

Она давно уже перестала чувствовать угрызения совести из-за того, что читает личные карты мозга. Это было все равно что смотреть на человека в туалете: все приходили в ужас, представив себе, что их видят сидящими на унитазе, но никто не испытывал волнения, глядя на такое. Если вам необходимо наблюдать за человеком на толчке, на то, вероятно, есть важная причина, а то, что он на толчке, – второстепенное обстоятельство. Мария больше не осуждала мелкие грехи, воровство, ложь, мелкие обиды, которые в конечном счете не имели никакого значения в долгой жизни человека. У нее были большие возможности; она не собиралась использовать их неправильно.

На следующий день доктор Сибал приказал рыжему сломать ей ступню. Он дал ей сильное болеутоляющее, чтобы она могла работать, и боль превратилась в отдаленную назойливую помеху, а код – в неприметно плывущие данные, которые иногда трудно было удержать.

Проблема с написанием кодов, когда ты напичкана колесами, отстраненно думала Мария, в том, что все твои этические принципы утрачивают всякую важность. Этот священник ненавидит клонов. Он считает, что правильно убивать таких, как она. Почему бы просто не выкорчевать ненависть и не посмотреть, что останется?

Другая часть ее сознания возражала: если ты это сделаешь, тебе переломают и другие кости. Если ей сломают большие пальцы, она окажется в сложной ситуации.