Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Джози. Ты в ботинках.
Она закатывает глаза и говорит, что как раз собиралась разуться. И разулась бы, если бы я дала ей шанс.
– Извини, – на самом деле я ей не верю. – Ты же знаешь, что у меня такая проблема. Ты берешь с собой кучу лишних вещей, а я боюсь микробов.
– Знаю, – она делает несколько шагов назад. – Но тем не менее. Помнишь, как мама велела нам говорить «спасибо» еще до того, как мы вообще успевали что-то сказать?
– Да уж, – усмехаюсь я, – мы еще не получали кусочек кекса, а она уже твердила: «Девочки! Что надо сказааать?»
Джози садится на пол и стягивает ботинки.
– Вот именно. А ты помнишь, как это бесило? Мы, вообще-то, и сами готовы были благодарить. Только вот теперь хорошие манеры ничего особо не дают. Мы просто выглядим как две дуры, – она встает и поднимает брови.
Я киваю, не в первый раз думая, что хотя наше соперничество во многом обусловлено борьбой за внимание матери, связывает нас во многом тоже она (и папа). Я тащу продукты в крошечную кухню Эллен, раскладываю по местам скоропортящееся и мою руки. Джози тоже моет руки, на этот раз без дополнительных понуканий, а потом просит меня показать ей квартиру.
– Ну, это и есть квартира, – я машу в сторону гостиной, – ну, еще спальня.
– Мило, – Джози подходит к окну и смотрит на улицу, – симпатично и уютно. Сколько они за нее платят?
– Она в собственности. И цену я не представляю, конечно, – я ненавижу, когда Джози говорит о деньгах.
– Круто, наверное, иметь такое жилье, – говорит она совсем тихо.
– Да уж получше, чем сидеть без денег, – отвечаю я, хотя обычно говорю, что счастья за деньги не купишь.
– Ну да, это еще мягко сказано, – смеется Джози и берет со стола маленького бронзового Будду, – хорошенький.
Я киваю, но думаю, что Эллен не собиралась делать «хорошенькую» квартирку.
– У нее хороший вкус.
– Да? И как бы ты назвала ее стиль? – она ставит Будду на место и гладит основание лампы, покрытое пробкой.
– Не знаю. Эклектика? Или, может, «так, как не нравится Энди»? – улыбаюсь я.
Она рассеянно кивает и решает изучить книги, которые Эллен держит на кофейном столике. Открывает огромный альбом с фотографиями, читает надпись, сделанную Энди, а потом перелистывает несколько страниц и любуется на стильный черно-белый портрет Ленни Кравитца.
– Неплохой кадр.
Я киваю.
– А тут есть фотографии Эллен? – она листает альбом.
– Вряд ли. А может, и есть, – мне кажется, что Джози одновременно любит и ненавидит Эллен. Примерно как любила и ненавидела Шону в старших классах, восхищалась ею и презирала ее. И ревновала, само собой. – Она иногда снимает знаменитостей.
– Знаю. Она мне говорила, – Джози закатывает глаза, как будто Эллен хвасталась. А это совершенно невозможно. – Она знает, что я приехала на выходные?
– Ага.
– А что ты ей сказала?
– Точно не помню. Что ты приезжаешь на выходные.
– И?
– И что?
– Ты сказала, зачем я приеду?
Я поднимаю бровь и мрачно смотрю на нее:
– Нет. Как ты думаешь, я могла бы ей это сказать?
Она отвечает мне непонимающим взглядом.
– Я сама не знаю.
Она отводит взгляд и устраивается на дальнем конце стильного дивана Эллен.
– Господи, как неудобно…
Сначала я думаю, что она говорит о наших отношениях, но она добавляет:
– Зачем покупать такой жесткий диван?
– Может, он Эллен нравится. Каждому свое.
– Это невозможно. Он ужасен.
Я пожимаю плечами:
– Не думаю, что она здесь часто сидит. Когда она бывает в Нью-Йорке, то только работает и спит.
– Она не возражала, что я тут останусь? – нетерпеливо спрашивает Джози. Как будто ожидает отрицательного ответа.
– Нет. Она не против, – я сажусь на другой конец дивана.
Это правда, но я не рассказываю, что мы с Эллен почти полчаса обдумывали, зачем Джози приезжает, и не смогли выдумать ни одного связанного с Дэниелом вопроса, который потребовал бы срочной личной встречи.
– Сомневаюсь, – бормочет Джози.
Забыв про здравый смысл, я спрашиваю, почему она всегда думает про мою подругу самое худшее.
– И ничего подобного. Она мне нравится. Мне просто кажется, что это она обо мне думает плохо.
– Это не так, – отвечаю я, потому что это правда не так, – она часто тебя защищает…
Джози смотрит на меня, прищуриваясь:
– И от кого бы это?
Я ищу разумный ответ, но потом сдаюсь.
– Потому что ты меня бесишь, – улыбаюсь я, – вот почему.
– Ну, так и ты меня тоже, – она кривит губы на несколько секунд, – но я все равно тебе рада.
– И я рада, – я не понимаю, как можно испытывать такие противоречивые чувства и почему эти чувства меняются так быстро и резко, в течение минуты, – как ты думаешь, сколько времени мы продержимся без ссор?
– Господи. А ты уже хочешь поссориться?
Я говорю, что это глупо и что я ненавижу ссоры.
– И я, – сомнительное утверждение, – иногда совсем страшно бывает.
Я киваю почти с гордостью.
– Помнишь «Чик-фил-а»?
– Конечно, – я смеюсь, сразу припоминая нашу самую, наверное, жуткую ссору.
Ей было шестнадцать, а мне четырнадцать. Каждое утро она подвозила меня в школу на древнем семейном «Вольво», высаживала меня у Пейса и ехала дальше в Ловетт. Мы никогда не могли решить, когда выезжаем, и она постоянно опаздывала (я слышала, что она до сих пор держит рекорд по школьным опозданиям). В то утро Джози несколько раз пообещала мне, что она доставит меня в школу пораньше, потому что я забыла в шкафчике учебник по математике и не успела сделать задание.
Все шло прекрасно, пока она не решила заехать в «Чик-фил-а» на Нортсайд-драйв. Она заявила, что «заскочит на секундочку», купить сэндвич. Увидев огромную очередь, я усомнилась. Я попыталась ее отговорить и даже начала умолять.
– Поздно, – сказала она, когда за нами встала другая машина, закрыв нам выезд, – потерпишь.
– Господи, почему ты такая сука.
– А ты почему такая зубрила? – и она начала передразнивать меня из-за математики.
Мы медленно продвигались вперед в очереди и спорили, пока я не зашла слишком далеко, презрительно сказав, что она и без того употребляет многовато лишних калорий. Я сразу пожалела об этих словах, потому что знала, как напряженно она относится к своему весу. Тогда она очень старалась сбросить пару килограммов перед выпускным. Я не успела извиниться или взять свои слова назад – Джози изо всех сил пихнула меня в левую грудь. Я сразу заревела и подумала, что парням, наверное, так же больно, когда их бьют по яйцам. Конечно, я ударила ее в ответ, и мы подрались прямо в машине, дергали друг друга за волосы и орали. Разумеется, в школу я опоздала, приехала несчастная и растрепанная и еще несколько дней боялась, что удар в грудь впоследствии приведет к раку. Честно говоря, я даже надеялась на что-нибудь ужасное, чтобы доказать родителям, что я лучше всех, а их средний ребенок – эгоистичное чудовище.