Валя выросла в тёплом южном городе у моря, и её не удивляла бесснежная зима Центральной Германии и то, что в январе нужно работать на лугу или на пастбище. По пути Клаус объяснил, что им предстоит как следует разворошить два больших очень плотных стога — сено слежалось за месяцы — и перевезти на сеновал во дворе. Им с Тильманом вдвоём не управиться с этим до темноты.

Работы и правда оказалось много. Клаус и Тильман вилами разваливали стог, а Валя с детьми разбирали и ворошили сено граблями. У малышей грабли были поменьше — не такие, как у Вали, но и с ними дети работали по-настоящему.

Когда всё сено было разбросано пышным слоем и немного проветрилось, ребята принялись сгребать его в кучи, которые Клаус подхватывал на вилы. Он забрасывал сено в телегу, а Тиль утаптывал, чтобы больше поместилось.

— Я тоже хочу Тилю помогать! — вдруг заявила Лизхен. — Ишь какой хитрый — самую лёгкую работу взял!

— Не думаю, что это лёгкая работа, Лиз, — сказала Валя.

— Ну иди, — откликнулся с телеги Тиль, — посмотрим, на сколько тебя хватит!

Девочка радостно бросила грабли и уцепилась за руку брата, чтобы забраться.

— Давай-давай, прыгай сильнее! — командовал Тиль сестрёнке. — Ты же лёгкая. Будешь просто наступать — ничего не утрамбуешь!

Лизхен запросилась на землю уже минут через десять.

— Я устала! Давайте я внизу буду работать!

— Ты же говорила — лёгкая работа, — подначил отец.

— Прыгать в телеге неудобно! И ходить по сену трудно — оно неровное!

Клаус подал дочери руку — помочь спуститься, но не преминул заметить:

— Вот видишь, сто ударов по чужой спине — ерунда![105]

Какие такие удары? — машинально подумала про себя Валя… непонятно… через мгновение догадалась: поговорка какая-то. И вдруг вспомнила любимое бабушкино: «За чужой щекой-то зуб не болит», и ещё: «Чужая работа — невеликая забота». Точно — это про то же самое!

Лизхен спустилась и села передохнуть, прислонившись к колесу, однако через некоторое время отец напомнил ей, что все остальные работают. Пришлось и девочке браться за свои грабли. Валя про себя поразилась: такая маленькая, а как Клаус с ней строго.

Наконец сено было уложено в телегу, укрыто брезентом, и Тиль с отцом отправились в усадьбу. Валя осталась с детьми. Клаус велел всем троим поесть и отдохнуть. Они разгрузят телегу и вернутся, чтобы приняться за второй стог.

Ребята устроились на большой столовой клеёнке, которую Марта дала, чтобы не сидели на сырой земле, и разобрали продукты из корзинки. Там оказались пять кусков хлеба, пять крутых яиц, с дюжину варёных картофелин, небольшое кольцо домашней колбасы, баночка с солью и бутылка воды.

— Колбаса! — в два голоса завопили дети.

Валя улыбнулась бурной детской радости. Даже в этой вполне благополучной сельской жизни они далеко не каждый день видели мясо.

Конечно, это был вовсе не голод, но радость от того, что лишний раз в неделю им дали колбасы, была у ребят неподдельной. Частенько мясо или колбаса доставались только Клаусу и Тилю. Валя первое время очень удивлялась про себя: как это так — лучшее не детям? А потом поняла: детей приучали к мысли, что, если у главных работников не будет сил для тяжёлого труда, — не будет еды у остальных.

С острым чувством вины Валя поймала себя на этих размышлениях о колбасе, которой мало достаётся детям. В её стране, даже в их городе, где не было боёв, люди голодали, радовались любой добытой картофелине, делили друг с другом последний стакан пшена или перловки, а слухи, которые тогда доходили о блокаде Ленинграда, где голод становился всё страшнее, ужасали. А она тут сокрушается, что детям, видите ли, колбасы не хватает. Злые слёзы выступили на глазах. Валя отвернулась и вытерла их ладонью. Сидящие рядом ребятишки не виноваты в этом, напомнила она себе.

Сейчас уставшие и голодные дети с нетерпением ждали, пока Валя разделит продукты, оставив порции побольше Тилю и Клаусу.

Лизхен схватила кусок хлеба и яйцо, озадаченно посмотрела на занятые руки — как теперь скорлупу снять?

Валя улыбнулась.

— Лиз, положи хлеб, он никуда не денется, почисти яйцо и давай мне скорлупу.

— Зачем?

— Как зачем? Чтобы не мусорить тут.

— А мы всегда крошим скорлупу и бросаем на землю, — сказал Басти. — Это полезная еда птичкам, папа говорит.

— Спасибо, дружок, я не знала. Я же в городе выросла.

Тем временем Басти аккуратно очистил яйцо и уплетал его, нетерпеливо поглядывая на Валю: когда же она даст ему колбасы и картошки?

Во время еды малыши успели отдохнуть, и неугомонная Лизхен отправилась исследовать другие стога, один из которых им предстояло разбирать. Валя прикрыла корзинку с едой для Клауса и Тиля и откинулась на траву, подложив стёганый жакет, перешитый для неё Мартой. Конечно, надо быть осторожнее — на земле холодно, но так хотелось расслабить уставшую спину.

Отчаянный крик Лизхен заставил вскочить и Валю, и Себастьяна. Валя огляделась. Девочки видно не было.

— Басти, беги к тому стогу, а я к этому!

Она, кажется, одним махом пролетела расстояние до стога и обежала вокруг.

Лизхен сидела на траве и горько рыдала. Из распоротого колена текла кровь, дырка на чулке явно показывала, что нога чем-то проколота.

— Что случилось?!

— Зацепила, — рыдала девочка, — а они упали… — Она показала на лежащие рядом вилы. — И я… упала…

Валя взглянула на рану, из которой кровь шла уже пузырями, и у неё потемнело в глазах. Заревел и подбежавший на голоса Басти. Валя очнулась. Пугаться будешь потом, сказала она себе и повернулась к мальчику.

— Басти, не плачь, это страшно выглядит, но совсем не смертельно. — Она старалась, чтобы голос звучал твёрдо и ровно. — Послушай меня. Ты будущий врач, и мне сейчас без твоей помощи не справиться. Ты же сможешь мне помочь?

Всё ещё плача, Басти кивнул.

— Принеси, пожалуйста, мой жакет — вон лежит.

Валя помогла Лизхен прислониться к стогу и взяла пояс от жакета.

— Вот смотри. Надо перетянуть ей ногу выше раны, чтобы кровь остановить. Помоги мне — приподними и придержи ей ножку. Вот так… молодец… спасибо. Видишь, Лиз, всё в порядке — мы справимся! Кровь сейчас остановится.

— Почему она так сильно льётся? — дрожащим голосом спросил Басти.

Валя не знала, что это на самом деле означает, но постаралась, чтобы голос её звучал очень уверенно.

— Это хорошо, что крови много. Организм так промывает рану. Чтобы как можно меньше грязи в неё попало, понимаешь? — Валя была так сосредоточена, что нужные немецкие слова будто приходили сами, она даже ни разу не запнулась, — Лизхен, ты тоже понимаешь? Это не страшно, это — хорошо. Вся грязь с кровью вытекла, чтобы инфекция не попала, а теперь мы перетянули ногу, и кровь остановится.