связаны те или иные страницы уже нашей современной истории. Многие поплатились карьерой, судьбой, а то и жизнью только за то, что писатель, историк сказал правду об отношении к Шамилю, о его роли в истории дагестанского народа. Если кто-то думает, что для интернационального воспитания нужно именно так искажать историю, то он глубоко ошибается. Такое отношение лишь озлобляет человека. Перестройка должна коснуться и имени Шамиля. Это очень важно».

Сценарий был написан и даже одобрен. Госкино выделило деньги, фильм поставили в план киностудии «Мосфильм». Началась большая подготовительная работа. Но что-то пошло не так.

Георгий Данелия вспоминал:

«— Нам нужен большой павильон, а производственный отдел не даёт! — пожаловался я директору “Мосфильма” Владимиру Николаевичу Сурину.

— По какой картине?

— По “Хаджи-Мурату”.

— Тебе что, не сказали?

— О чём?

— Вас закрыли!

— Когда?!

— Уже месяц почти. Извини!

— Кто закрыл?

Владимир Николаевич устало посмотрел на меня, развёл руками и поднял глаза к потолку. Я тоже посмотрел на потолок. После недавнего ремонта потолок в кабинете директора был свежевыкрашен.

За полгода до этого разговора Расул Гамзатов, Владимир Огнёв и я написали сценарий. Его приняли без замечаний, и к моменту этой моей беседы с Суриным мы уже выбрали натуру, утвердили актёров, сделали эскизы декораций и костюмов и готовились к сдаче постановочного проекта».

Надпись на рукописи

собственного сценария «Хаджи-Мурат»

Лихой наиб, в отчаянном бою

Давно срубили голову твою.

Покоится близ отчего предела

В могиле обезглавленное тело.

Но почему, хоть ты погиб давно,

Тебя ещё боится Госкино?

Кинематографическому «Хаджи-Мурату» было не привыкать к превратностям судьбы. К тому времени фильмы по повести Льва Толстого были сняты в нескольких странах. Первый вышел в 1930 году в Германии. Фильм был немой, героя играл великий Иван Мозжухин, режиссёром был Михаил Волков. Фильм назывался «Белый дьявол», на плакате был изображён Хаджи-Мурат в белой черкеске, с белой чалмой мюрида на папахе и на белом коне, который летел на битву во главе отряда джигитов. На этом связь фильма с повестью Толстого заканчивалась. Дальше демонстрировалось нечто «из времён Шамиля», местами достоверное изображённое сотнями эмигрантов, ещё помнивших своё отечество. Иван Мозжухин играл замечательно, особенно на крупных планах, видимо, чувствуя близость печальной судьбы отлучённого от родины Хаджи-Мурата. Но это не спасло фильм, который был изуверски отлучён от литературного источника.

Фильм начинался безумными плясками в ауле, где джигиты с факелами в руках кружили вокруг весело танцующей, неведомо откуда взявшейся племянницы Шамиля Заиры, которой не было ни в истории, ни в самой повести. Тем временем Хаджи-Мурат, вернувшийся с охоты с косулей на плече, вожделенно поглядывал на Заиру, которую хотел сделать своей женой. Куда девалась большая семья Хаджи-Мурата, которая играла в повести Толстого важную роль, было неизвестно. Заира поглядывала на Хаджи-Мурата с не меньшим интересом, и это могло кончиться самым худшим образом, но тут на аул налетели царские войска. Складывалось впечатление, что авторы фильма не читали Толстого, во всяком случае, они его не чтили.

Пленённую Заиру отправили в Петербург. В отместку Хаджи-Мурат устроил засаду на отряд, шедший с песнями по отличной альпийской дороге с бордюрами, каких в горах никогда не было, и триумфально привёл пленных в аул. Далее творилась новая череда несуразиц, в результате которых Хаджи-Мурат оказался в Петербурге, где собирался заколоть кинжалом царя, заглядевшегося на Заиру, которая к тому времени успела стать лучшей танцовщицей в балетной труппе. Спасённую Заиру Хаджи-Мурат умчал в Дагестан на лихой тройке. А там уже готовилась расправа над матерью и сыном «предателя», переметнувшегося к врагам горцев. Однако Хаджи-Мурат, проявляя чудеса храбрости, отбиваясь от преследователей, смертельно израненный, привёз Шамилю его племянницу, на которой успел по дороге жениться. Его похоронили как героя, а Заира стала новой матерью осиротевшему сыну Хаджи-Мурата.

То, что это не Толстой — великий мыслитель, не Шамиль — вождь вольных горцев, и тем более — не Хаджи-Мурат, трагедию которого превратили в мелодраму, явно никого не смущало. Как ни странно, фильм был принят восторженно. Мужчины вскакивали с мест и кричали «браво!», а растроганные дамы утирали слёзы. Исторические несоответствия их не волновали, достаточно было, что вольные горцы, как бы то ни было, храбро боролись за свободу, а любовь преодолевала все преграды.

Ещё один фильм был снят в Италии в 1959 году. Хаджи-Мурата играл американский культурист Стив Ривз, который при каждом удобном случае демонстрировал свою фигуру и играл мускулами. Были и другие фильмы, имевшие весьма отдалённое отношение к повести Толстого.

И вот, казалось, наступило время фильма настоящего, который сделают люди, знающие Кавказ, чтущие Толстого и любящие Хаджи-Мурата.

Владимир Огнёв, имевший непосредственное отношение к сценарию, описал происходившее в очерке «Скитания Хаджи-Мурата»:

«Популярный певец и киноактёр Вахтанг Кикабидзе вспоминает: “Есть два героя, которые мне особенно нравятся... Морган у Хемингуэя в “Иметь и не иметь”. И Хаджи-Мурат у Толстого. Была мечта у меня — сыграть эту роль: Хаджи-Мурата. Думал, сыграю — и могу больше не сниматься. Лет пятнадцать назад картина должна была вот-вот сниматься про Хаджи-Мурата. Замечательный сценарий был тогда у Георгия Николаевича Данелии, изумительный сценарий. То, что там играл бы, это точно, но кого — не знаю. Про себя надеялся: вдруг он меня поставит на “Хаджи-Мурата”? И возраст был тогда подходящий. Но сценарий не пропустили, такие скандалы из-за него были, не пропустили — и всё. Тем дело и кончилось”.

Я имел самое прямое отношение к этому “замечательному”, “изумительному” сценарию, потому что писал его вместе с Данелия.

Настало время рассказать и о том, почему фильм Данелия не состоялся.

Начиналось всё так. Я рассказал В. Б. Шкловскому о замысле сценария в 1966 году. Виктор Борисович вдохновился, забегал по комнате, приговаривая любимое своё “дык вот”, потом сел на край широкой тахты и крикнул: “Симочка! Где моя заявка?” Через минуту я, несколько, сознаюсь, обескураженный, читал и перечитывал две странички “заявки” на экранизацию повести Л. Н. Толстого, выдержанную в стиле раннего Шкловского. Понять что-нибудь было трудно, кроме того, что автор заявки был гениальный человек. Но к повести Толстого это не имело никакого отношения. Как поставить головоломные парадоксы в кино, в современной эстетике, было непонятно. Хаджи-Мурат по заявке В. Б. оказывался крестьянином, который бунтовал против самой идеи ханства, что уже отдавало 1920-ми годами. Конфликт наиба с имамом не оставлял места для русской