– Ничего.

– Игорь, с тобой все в порядке?

– Да. Мне нужно, чтобы она продержалась до утра. Дай мне слово. Я прошу тебя, пообещай мне, что она доживет до утра.

– Игорь, я делаю все, чтобы она жила.

– Ты обещаешь?

– Я прикачу кресло из ординаторской в палату и не буду отходить от нее.

– Спасибо. Мы все исправим. Это точно. Я совершенно уверен, что с нашим ребенком все будет хорошо.

Он вдруг услышал собственные слова, и волосы зашевелились на затылке. Эти же слова он говорил ночью четырнадцать лет назад, сидя с женой на кровати и глядя на лежащий у ног кухонный нож. Все повторяется. Или же он сам все повторяет.

По путив мансарду на него вдруг навалилась странная усталость. Мозг работал кристально чисто и остро, а тело не слушалось. Ослабевшие ноги неуверенно и медленно переступали со ступеньки на ступеньку. Ему приходилось хвататься рукой за перила и тянуть себя наверх. То же самое испытывали по дороге на эшафот герои Мориса Дрюона в книге «Проклятые короли», которую он читал в юности. Но была одна нестыковка. В своей истории Игорь был палачом, а не жертвой.

Он толкнул дверь и вошел в комнату к сыну. Сережа сидел за столом, сложив руки перед собой. Перед ним на столе лежали закрытая тетрадь и карандаш. Нижний уголок обложки тетради был слегка отогнут.

Не хочешь заглянуть? Может быть, на этот раз вместо кладбища надежд ты обнаружишь здесь исповедь убийцы и насильника?

Игорь раскрыл тетрадь, перелистнул несколько пустых страниц и закрыл. Сережа не обернулся, но напряжение, с которым он следил за каждым движением отца, легко читалось в его позе. Игорь открыл дверцу шкафа и, порывшись, взял со средней полки толстый вязаный свитер с оленями.

– Надевай, – сказал он и положил свитер на стол рядом с тетрадью.

– Уда дем, па? – поинтересовался Сережа.

– Едем ловить птиц.

– Иц?

– Да, птиц, сынок. Или червей. Кому как больше нравится. Они водятся на Поле чудес. Очень интересное место, я тебе скажу. Ни Буратине, ни Якубовичу такое и не снилось. Чем-то напоминает нашу полянку у реки. Там тоже есть огромное сухое дерево, и в нем тоже есть дупло, в котором живет… Я не знаю, что в нем живет. Что-то живет. Не важно. Одевайся.

Сережина куртка после стирки не высохла, и Игорь достал с антресолей пуховик. Для часовой прогулки по лесу так будет даже лучше.

Только оказавшись с полностью одетым сыном в прихожей, Игорь понял, что Сережей надо было заканчивать, а не начинать сборы. Он подвел сына к входной двери и посадил на пуф.

– Подожди меня здесь. Я быстро.

В центральном шкафчике кухни Игорь отыскал трубочки для молочных коктейлей. Достал рулон скотча из нижнего ящика под духовкой и застыл перед раскрытым верхним правым ящиком, в котором хранились столовые приборы. Нож либо топор для рубки мяса?

Он не мог решить, что лучше, потому что не знал, что именно он будет делать.

Игорь хорошо представлял себе завтрашнее морозное утро. Он трясущийся, побелевший от холода быстрыми шагами выходит из леса и направляется к покрытой инеем машине. В руках он сжимает пластиковую бутылку из-под «Ессентуков 17», которая сейчас наполовину пустая стоит на столешнице рядом с печкой. В бутылке мутная коричневатая жидкость. Он садится в машину и едет спасать дочь.

Не менее четко он представлял, как будут развиваться события сегодня, после того как они доберутся до места. Мрачный путь по ночному лесу. Ветки и грязь под ногами. Луна в небе и грызущее чувство вины внутри. Вот они стоят у подножия Дерева. Под ногами бугорки могил. На фоне светлого неба четко проступают силуэты висящих на дереве предметов. Можно сосчитать дырочки в ошейнике Вильгельма. Он стоит за спиной у Сережи и держит в руке топорик для рубки мяса или нож. А дальше воображение упирается в черноту. Вырезанный из киноленты кусок, который должен соединять завтра и сегодня. То невообразимое, которого требует Бог в обмен на чудо.

Чтобы покончить с размышлениями, Игорь взял первое, что попалось под руку, – средний нож из набора. Зажал его в кулаке. Не мелковат? Заглянул в ящик. Большого ножа не было. Рыться в заваленной грязной посудой раковине Игорь не стал. Какая разница – и тем и другим сделать задуманное будет одинаково сложно. Он завернул нож в пустой пакет и сунул сбоку за пояс. В машине он переложит сверток в бардачок.

Сережа неподвижно стоял перед входной дверью, как бычок перед отправкой на бойню. Пуховая куртка только усиливала сходство. Взгляд упирался в стену. Из-под сдвинутой набекрень шапки выглядывали взмокшие от пота волосы. На ногах коричневые ботинки с развязанными шнурками.

– Ты вырос настолько, чтобы заинтересоваться писюшкой сестры, но так и не научился завязывать шнурки на бантик, сынок, – сказал Игорь, наклонившись перед сыном.

Вещи были собраны в пакет (оставалось только захватить из сарая лопату), Сережа был одет и обут, но вместо того чтобы открыть дверь и шагнуть за порог, Игорь сел на пуф рядом с сыном. Предстоял не поход в магазин и не поездка к морю. От волнения его мелко трясло. Он полез в карман, достал пузырек с «Элавилом» и бросил две таблетки в рот. Для более-менее взвешенного состояния этого, конечно, было мало. В борсетке лежали две ампулы «Фентанила», но Игорь сомневался, что сможет после инъекции вести автомобиль.

В голове тикала секундная стрелка. Если Марина застанет их у входа – он никуда не поедет, если под Деревом счастья он окажется позже полуночи – ничего не выйдет. И все же он медлил. Хотелось напоследок что-то сделать или сказать. Попросить прощения у сына? Рано. Прочитать молитву? Если бы он знал хоть одну. Игорь закрыл глаза и обхватил лицо ладонями.

– Ты все делаешь правильно, – сказал он себе. – И ты окончательно убедишься в этом, когда вернешься.

Прозвучало бодро, но особой решительности не придало. Казалось, что он покидает свое жилище навсегда. Игорь провел ладонью по стене. Коснулся зеркала, сжал мягкую спинку кресла. Как вытягиваемый из раковины рак-отшельник, он цеплялся за все, что попадалось под руку. Но обстоятельства были сильнее. И в конце концов, как будто признав собственную беспомощность, он бросил ключи от дома на тумбочку, крепко взял сына за руку, вышел наружу и захлопнул дверь.