Постепенно наши усилия стали приносить результат. Вот один цилиндр завертелся юлой, а затем упал на бок; вот второй — он вдруг взорвался на ходу, в мгновение ока превратившись в катящуюся по инерции кучу лома. Третий неожиданно сбавил ход. Сея вокруг себя золотые искры, он неторопливо развернулся и побрел обратно — в глубь пустоши, словно передумал воевать.

На западном берегу Стикса осталось всего семь цилиндров. Семь — это, конечно, не двадцать, тем не менее время вытирать пот еще не пришло. Одного боеспособного цилиндра хватило бы, чтоб в минуту покончить со всеми защитниками «Кречета». И, повторюсь, я не знал, что творится на восточном берегу. Может, девять «жестянок», надвигавшихся с той стороны, целы и невредимы?

Итак, семь боевых механизмов, наблюдаемых мною через прорезь прицела, достигли Стикса. Не сбавляя хода, они нырнули в русло, пропав на время из вида.

Затем один из механизмов появился на вершине островка, подпирающего нос «Кречета». Я ожидал, что он попытается перемахнуть на палубу или просто станет тянуть к нам светящиеся нити своей смертоносной паутины. Однако вместо того и другого цилиндр неожиданно раскрылся, развернул броню наподобие цветочных лепестков и явил на всеобщее обозрение переплетение металлических внутренностей. Усевшись таким образом, он принялся чревовещать:

— Покориться! Покориться!..

Это он, конечно, шутки вздумал шутить! Прошли времена, когда мы безоговорочно покорялись «хозяевам». Нынче мы — калачи тертые-перетертые. Грозный резонирующий глас не заставит, как это случалось в первые дни пребывания на Марсе, враз лишиться разума.

Я встал в полный рост, вскинул винтовку и, почти не целясь, всадил пулю в незащищенную сердцевину механизма. Среди ажурных структур засияли золотистые всполохи. Цилиндр поперхнулся на полуслове и выдал, дребезжа, реплику на тарабарском языке. После этого он вытянул щупальца в стороны и больше признаков жизни не подавал.

Невольно залюбовавшись результатом удачного выстрела, я на секунду позже, чем бы следовало, услышал приближающийся лязг. Одновременно с матросом Тульским мы перегнулись через фальшборт и увидели, как по броне «Кречета» карабкается следующий цилиндр. Для него борт корабля был что отвесная стена, тем не менее механизм «хозяев» взбирался уверенно, точно муравей по стволу дерева. Я прижал приклад винтовки к плечу, да только выстрелить не успел: металлическая тварь оказалась проворнее. Одно из не закрепленных на броне щупалец выплюнуло светящуюся нить; нить уверенно очертила полукруг, сбривая часть фальшборта, рассекая мою винтовку пополам и ровняя мне на левой руке пальцы по длине мизинца.

Я повалился на палубу, одурев от смеси противоречивых ощущений. Тульский впал в оцепенение. Он все еще разглядывал чудовищный механизм, а тот, судя по ритмичному лязгу, с секунды на секунду должен был появиться на палубе! Двумя ногами я отпихнул Тульского от фальшборта. С удивлением обнаружил, что матрос валится как подкошенный, точно давно собирался это сделать, и только ждал подходящего случая… Покатилась по обгоревшему настилу палубы голова, украшенная щегольскими рыжими усами, захлюпала кровь, выталкиваемая из артерий неугомонным сердцем.

Взметнулись вверх огненные нити, отплясали в воздухе нечто замысловатое и исчезли. От фальшборта сейчас же отвалился добрый кусок. В возникшем проеме показались сегментные ленты щупалец.

От ужаса я едва не тронулся умом. Судорожно сунул руку в карман за револьвером, но понял, что не могу вынуть его покалеченными пальцами (то, что рука повреждена, я с перепуга не разобрал, зато теперь попал впросак).

Цилиндр медленно, словно нехотя, втянул себя на палубу. Наклонил бочкообразный корпус вперед и двинул на меня. Он был так близко, что я отчетливо слышал гул, рождаемый работой тысяч и тысяч электрических приводов в его чреве. Я чувствовал источаемый цилиндром запах — запах горячего железа и кремния. Я видел каждое отверстие, пробитое в корпусе пулями (а таких дыр было не меньше дюжины); я видел сквозь рваную прореху в круглом боку, как внутри движутся сложнейшие устройства, наделяя эту кучу железа подобием жизни.

— Помогите! Бога ради! — завопил я, отползая на локтях. — Спасите, братцы!

Со спардека ударил пулемет. Ударил практически в упор, ударил длинной очередью, обдирая с цилиндра броню, отрывая щупальца, круша хрупкую внутренность… И только счастливая случайность уберегла мою шкуру от свистящих рикошетов.

Эта «жестянка» приказала долго жить. Взорвалась брызгами расплавленного металла, извергла из себя облако черного дыма и сорвалась с края палубы за борт. Но на броненосце уже воцарился хаос: запахло жареным во всех смыслах.

На юте скрежетало железо и мелькали в воздухе огненные нити. Загрохотало на спардеке, это громыхание слилось с многоголосым воплем, и «максимы» одновременно замолчали; теперь только «гочкис» упрямо продолжал «забивать гвозди».

Еще один цилиндр промчал мимо; его побитый пулями корпус был обмотан порванными вантами. Эта «жестянка» небрежно, точно табуретку, отпихнула меня с пути горячим щупальцем и понеслась к трапу, ведущему наверх, к ходовой рубке. Я в это время уже освободил револьвер, поэтому, недолго думая, пальнул цилиндру вслед. Мягкая пуля со звонким «дзонг!» врезалась в броню боевого механизма. Цилиндр на долю секунды замер… а затем двинулся с прежним рвением, но в диаметрально противоположном направлении — то есть на меня.

Не знаю, что бы произошло дальше… вернее, знаю. Но до сих пор страшусь представить. Наверняка светящиеся нити рассекли бы меня вдоль и поперек, причем разрез оказался бы настолько тонким, что органы продолжили бы работу, не сознавая того, что они обслуживают покойника. Так и стоять бы мне на палубе, точно живому, пока что-либо не заставило бы пошевелиться.

…Однако, на мое счастье, в пустоши рванула очередная «рогатая смерть». «Кречет» опять подпрыгнул на добрых три фута, на рострах затрещали балки и вниз сорвался баркас. На моих глазах он рухнул на цилиндр, вмял его в палубу, а затем перевалился за фальшборт и был таков. Деформированный механизм поелозил на месте, трепеща пораженными тремором щупальцами, а потом отключился.

— Доктора! — заорали на спардеке. — Кто видел доктора? Доктор жив?..

Очевидно, на этом кричавший не успокоился, просто остальные слова заглушил возобновившийся стрекот пулеметов. Ну конечно, господа! Доктора вам подавай! Если состояние позволяет жать на гашетки, значит, сможете обождать минуту-другую…

Передышка! Я оглядел свои обрубленные пальцы. Вместе с осознанием того, что ранение имеет место быть, пришла и боль. Я словно окунул пальцы в кастрюлю с кипятком. Да-да, точно-с — с кипятком.

У-у, паскудина!

Кастрюля с кипятком на медленном огне!!! В кармане брюк нашелся не очень чистый носовой платок. Стоило его приложить к обрубкам, как он мгновенно напитался кровью.

Где-то неподалеку я оставлял пакет с перевязочными материалами. Ага, неподалеку… Что за мрак кругом? Голова — стоп! Отставить кружиться!!!

Я вцепился здоровой рукой в леерную стойку. Я стоял на том же месте, что и в ту ночь. Как и тогда, я лил кровь и очумело внимал происходящему вокруг меня.