– Ничего особенного. – Окутанная коконом яркого света, лившегося из окна, Эдди обернулась к нему. – Смотреть вам в глаза, пока буду все это рассказывать.

– И к какому же выводу пришли?

– Что мне не нравится увиденное. Вы мне не понравились, причем с самого начала. Мне сразу почудилась фальшь. Теперь понимаю, что не ошиблась. – Она указала на дверь: – Можете идти.

Фалько еще мгновение смотрел на Эдди с намерением оставить ее по крайней мере в сомнениях, хоть и знал, что ему и это не удастся. В Эдди Майо оказалось нечто такое – он сам не мог бы сказать, что именно, – чего он в своих расчетах не учел. Чего-то не предусмотрел. Вероятно, в мелодии, которую он вел все это время, Эдди в самом деле расслышала какой-то диссонанс. Может быть, Фалько еще при первой встрече в ресторане «Мишо» взял фальшивую ноту – но какую именно, понять не мог. И теперь уже не сможет.

Внезапно на него навалилась неимоверная усталость. В иных обстоятельствах он в безоглядном и бесстыдном порыве схватил бы эту женщину, отнес в спальню и не разжимал объятий до тех пор, пока не выбил бы все мысли из ее головы – и из своей заодно. Послав к дьяволу Лео Баярда и вообще все. Но он знал, что этого не будет никогда. И ограничился тем, что сказал:

– У каждого своя работа.

И это было очень близко к тому признанию, которое в Париже у него не сумел вырвать никто. В ответ раздался голос – такой же ледяной, как синева ее глаз:

– Но не у каждого она столь омерзительна.

Фалько взял шляпу, повернулся и двинулся к двери.

– Лео – честный человек, – вдруг сказала Эдди ему в спину. – Хороший человек. Борец с фашизмом. Все, что он сделал и делает для Испании, заслуживает восхищения. Восхищения, а не такого подлого трюка.

Фалько на миг задержался в прихожей и обернулся к хозяйке:

– А вы, Эдди? Чего заслуживаете вы?

Она стояла в отдалении, на другом конце комнаты и против света превратилась в силуэт без лица. И произнесла странные слова:

– У меня, поверьте, свои скелеты в шкафу. Свои угрызения совести.

Санчес, стараясь не привлекать к себе внимания, поджидал Фалько в одной из малых гостиных отеля «Мёрис». Поблизости никого не было. Увидев его, Санчес поднялся и протянул руку.

– Кое-что сообщу, прежде чем поднимемся, – сказал он, взглянув на часы. – Время еще есть.

Они уселись в мягкие кресла возле большого зеркала, в котором отражался вестибюль. Санчес, как и в прошлый раз, для похода в «Мёрис» немного приоделся – надел свежую сорочку, повязал полосатый синий галстук, до блеска начистил башмаки. Лицо у него, как всегда, было утомленное.

– Я с прошлой ночи на ногах, – сообщил он. – Выяснял, проверял, рассылал телеграммы. Дорого мне обходится эта статейка.

– Сочувствую вам. Я тоже сделал все, что было в моих скромных силах.

Санчес воззрился на него со смесью изумления и восхищения:

– Скромных? Да вы феномен!

– Моя бабушка говорила то же самое.

– И была совершенно права.

Вслед за тем Санчес бегло перечислил всех, с кем в последние часы вел тайные переговоры: с французской полицией, с кагулярами, с генштабом в Саламанке, со своими осведомителями в республиканских кругах, внедренными в испанское посольство на авеню Георга V. Одна встреча за другой, а порой и по несколько раз в день. Нелегко было составить общую картину происходящего, но в конце концов ему это удалось.

– Успех! – сообщил он, с довольным видом пощипывая усы. – Вы взорвали проклятую картину.

– Это я уже понял.

– И остались вне подозрений. Один из моих людей в комиссариате полиции ввел меня в курс дела. Неизвестный злоумышленник пробрался в мастерскую Пикассо, спустившись с крыши, и заложил взрывное устройство, уничтожившее картину.

– Известно ли что-нибудь об этом неизвестном?

Нет, ответил Санчес, изобразив на лице подобие улыбки. Ничего не известно. Полиция пришла к выводу, что злоумышленник, судя по тому, что ему удалось сделать, был в отличной физической форме. И отличался редкостным хладнокровием. При малейшей его оплошности жандармы немедленно нагрянули бы на место преступления, благо комиссариат находится на той же улице. Что касается самого акта саботажа или, точнее говоря, диверсии, полиция оценила его как professionnellement exquis, то есть как работу первоклассного профессионала. Бомба с часовым механизмом была приведена в действие с точным расчетом и не причинила лишнего ущерба.

– Тут я с ними совершенно согласен, – договорил Санчес. – Работа великолепная. Поздравляю.

Фалько выслушал отчет с интересом.

– А что-нибудь известно о реакции Пикассо и республиканского посольства?

– Кое-что. Пикассо был просто вне себя от ярости. Взбесился, форменным образом взбесился. И закатил бы грандиозный скандал, да нельзя было предавать происшествие огласке. Что касается посольства, атташе по культуре целый день рыскал в поисках полотна подходящих размеров.

– Да что вы?

– Так мне сказали.

Фалько не скрыл разочарования. И мрачно откинулся на спинку кресла:

– Много шуму из ничего. Он в самом деле собирается написать другую картину?

– По всей видимости. Осталось много фотографий, где засняты разные стадии работы, которую вы прервали, так что Пикассо просят, основываясь на них, сделать реплику. Неприятно здесь то, что картину – и вы это знаете лучше всех – нетрудно повторить. Особых усилий не потребует, техника простая. Другому художнику потребовалось бы несколько недель, но борзый Пикассо справится и за две. Как вы считаете?

– Возможно.

Санчес взглянул на него с сомнением:

– Вы вроде бы не уверены.

– Не уверен, потому что совсем не разбираюсь в искусстве.

– Так или иначе, радоваться надо тому, что мы им испортили, как говорится, обедню. А вы свою работу сделали блестяще. Открытие испанского павильона на Всемирной выставке отложено.

– Боюсь, не намного.

– Две-три недели им никто не подарит. И еще дело в том…

Приступ влажного кашля прервал его. Санчес вытер рот платком и устремил на Фалько воспаленные покрасневшие глаза.

– Вам нравится Пикассо? – спросил он, справившись с приступом.

– Не знаю, что вам сказать.

– А мне вот – нет. Мне он кажется клоуном и наглецом. – Санчес помедлил и спросил с любопытством: – Вы же с ним знакомы лично, видели, так сказать, вблизи… Расскажите, какое впечатление он на вас произвел.

– Право, не знаю… Отрадное.

Санчес явно не ожидал такого ответа: