— Ты его любишь?

— Не желаю об этом говорить!

— А он тебя?

— Отстань!

Сообразив, Алекс села в постели так резко, что заломило в висках.

— Значит, ты сбежала тогда из-за него?!

Джиллиан отняла руки от лица и стояла, свесив их по бокам, глядя на Алекс неожиданно взрослым взглядом, таким непривычным на ее моложавом, почти девчоночьем лице, взглядом женщины, которая сознает свои ошибки и готова за них платить.

Она медленно кивнула.

Алекс почувствовала себя виноватой. Вместо того чтобы с головой окунуться в первый многообещающий роман своей жизни, Джиллиан пришлось отбиваться от чужого приятеля.

Что ж, теперь она оправилась настолько, что сама может разобраться со своими проблемами.

— Передай Дункану, что завтра после обеда я готова с ним встретиться.

— Я все еще очень на тебя зла, — бросила она Дункану в лицо при его появлении.

Алекс могла бы не затрудняться, облекая в слова свое возмущение, которое витало вокруг нее невидимым грозовым облаком и молниями блистало из-под ресниц.

Счастье, что она вообще согласилась встретиться. До сих пор (все три дня, что она провела дома в постели) Дункан получал от ворот поворот. Он и упрашивал, и грозил, и обещал, что не двинется с места, пока не получит аудиенцию. Просто удивительно, что она все-таки приняла его.

Видит Бог, он никогда не отличался вспыльчивостью, да и ситуация требует хладнокровия, ведь Алекс едва оправилась от покушения на жизнь. Он будет держать себя в руках.

— На что ты зла, скажи на милость?! — крикнул Дункан. — Уж, не на то ли, что я пытался тебя прикончить?

— Нет, я уже так не думаю, — ответила она, глядя на него сверху вниз, как на навозного жука или червяка. — Зла я на то, что в городе творится разное, вплоть до убийства, а кое-кто только и делает, что обманывает.

Когда женщина говорит мужчине, что ее обманывают, такое заявление может иметь разные подтексты. Но он понял ее правильно.

— Ты навела обо мне справки?

— С большим опозданием! В наши дни каждая малолетка, когда втюрится, первым делом проверит, нет ли ее нового приятеля в файле «Розыск малолетних преступников». А я, как глупая гусыня, верила всему, что ты вешал мне на уши.

— Ты в меня втюрилась?

Дункан просиял. То, что они уже месяц спали, еще ничего не означало, и вот — пожалуйста!

— Ближе к делу! — отрезала Алекс. — Ты намеренно придержал информацию! Ни словом не обмолвился об истинной причине приезда в Свифткарент.

— Между прочим, как раз тогда я и явился к тебе ночью, чтобы все рассказать.

— Ну, да, конечно!

— Где-то в вашем городке припрятан пропавший Ван Гог. По моим сведениям, твой дед вывез его из Франции во время Второй мировой. Как, по-твоему, я должен его искать? Всем и каждому выкладывать, зачем приехал?

Алекс прижала кончики пальцев к вискам, посидела в жалостной позе и принялась их растирать. Хорошая тактика, подумал Дункан. То, что нужно, когда хочешь, чтобы собеседник размяк. Получается, что он — свиньей, раз уж довел жертву покушения до головной боли.

Но вообще надо бы понизить голос.

— Я все еще с трудом собираюсь с мыслями, — сообщила Алекс. — Что там насчет Ван Гога?

— Только не принимай на свой счет, — произнес он мягче. — Ты вообще ни при чем. Но если Фрэнклин Форрест присвоил картину, мне придется отобрать ее в пользу законных наследников.

В начале тирады Алекс выглядела озадаченной, но к концу лицо ее побагровело. Она вскочила с того самого дивана в кабинете, за которым Дункан провел некоторые незабываемые минуты, и влепила ему такую пощечину, что зазвенело в ушах.

— За что? — спросил он, потирая горящую щеку.

— И он еще спрашивает! — Алекс вскинула руки. — Ты только что назвал моего дедушку вором!

Голос ее поднялся до такой высокой ноты, что в ушах, где еще слышалось эхо пощечины, зазвенело вдвойне. Хорошо, что хрустальный графин с драгоценным виски перекочевал отсюда в другое место, иначе ему грозило бы разлететься на тысячу осколков.

— Теперь мне ясно, почему ты ничего не сказал о картине! Потому что в твоих глазах я… я… пособница!!!

— Ничего такого я не думал… ну, может, думал поначалу, но недолго. Только до тех пор, пока не узнал тебя лучше.

— То есть пока мы не легли в постель?!

Теперь она стала бледной как полотно, трудно сказать — от шока, обиды, последствий сотрясения или от всего сразу. Он заставил себя вопреки негодованию сохранять ровный тон.

— Ты ко мне несправедлива. Все не так, как ты думаешь.

Теперь, когда главное высказано, можно довершить рассказ. Алекс уже миновала точку белого каления и в своем ослабленном состоянии вряд ли снова ее достигнет. Она могла даже и успокоиться, а успокоившись, помочь ему в поисках.

— Я, в самом деле приехал работать над книгой. Я говорю чистую правду, но не только. Ты уже знаешь, что я еще и разыскиваю похищенные ценности, в основном живопись. У меня свои источники информации. Из одного такого источника мне стало известно, что твой дедушка последним общался с владельцем утраченного пейзажа.

Алекс посмотрела на него взглядом, полным неудовольствия. Брови ее сдвинулись, но она, без сомнения, слушала.

— Его владелец — француз, некий Луи Вендом. Когда-нибудь слышала о нем?

Она отрицательно (и с большим пренебрежением лично к Дункану) покачала головой.

— То есть дедушка ни разу не упоминал его имени?

На сей раз, она не снизошла даже до отрицания, а на него посмотрела опять-таки как на навозного жука — он теперь ощущал себя в навозе с ног до головы.

— Они знали друг друга еще до оккупации Франции фашистами, — продолжал Дункан.

Губы Алекс дрогнули, ноздри затрепетали. Очевидно, ей известно то, о чем он упомянул. Может быть, рассказы о тех временах составляли целую кассету.

— Луи Вендом участвовал в Сопротивлении, был убит, а картина исчезла. Вообще-то во время войны они терялись сотнями — разграблены, сожжены или вывезены в фашистскую Германию, припрятаны владельцами, которым так и не довелось вернуться за своим достоянием. Время от времени их, бывает, обнаруживают на чердаке, в подвале, винном погребе…

— В Санкт-Петербурге…

— Ты раскопала на меня целое досье.

— Ты находился среди тех, кто вел поиски одной частной коллекции, вывезенной в Германию, во время войны «экспроприированной» русскими и снова вывезенной, теперь уже за «железный занавес». Она не увидела света до эпохи перестройки и гласности.

— Чем успешнее поиски, тем больше наследников хочет вернуть то, что им причитается. Иногда это удается, иногда нет — чаще всего нет. Вендомы из числа моих самых недавних клиентов. Я их честно предупредил, что шансы невелики. Лишь несколько месяцев назад удалось выяснить, что Луи имел друга-американца, Фрэнклина Форреста. Они вместе учились в Академии изящных искусств, и, уж конечно, он все знал о картине Ван Гога «Оливы и фермерский домик». Я надеялся, что он поможет мне в поисках.