Земляне в космос не хотели, поэтому «Горпром» сделал ставку на некомпенсируемых инвалидов в экзоскелетах – «неков». В эпоху вирусных пандемий инвалидов стало много. На Земле они быстро угасали. «Горпром» же гарантировал пожизненное трудоустройство, хорошие деньги, передовые технологии в медицине, социальную помощь. На перспективные разработки выделялись серьезные деньги. Беспомощные в земных условиях, инвалиды получали полноценную жизнь во внеземном коллективе. Их становилось все больше, и громкоголосые лидеры «Партии Людей» требовали недопущения «неков» обратно на Землю. Из крикливых выступлений было неясно, что двигало политиками – страх или глупость. Но кому-то это было выгодно.

– Леонид, Вы давно здесь? – спросил инспектор, заставляя себя проигнорировать неисполнение приказа и иронию в голосе разведчика.

– С начала. До этого – Марс, еще раньше – Луна-3.

«Луна-3» означало интернат восстановительной терапии для неспособных к самостоятельной жизни на Земле. Открыв программу по реабилитации инвалидов, «Горпром» облегчал бремя на земной бюджет и одновременно создавал группу работников в ближнем космосе, куда здоровые не шли.

В периоды возобновляющихся вспышек вируса нек-интернат на «Луне-3» пополнялся десятками, если не сотнями жертв. Многие потом работали на внутренних планетах и астероидах.

– Вирус? – поинтересовался инспектор, почти уверенный, что ответ будет положительным.

– Да, Корона-53 – отозвался разведчик. – Непроходимость сосудов. Полная ампутация конечностей в шесть лет. Так что привык. А в инсектоформе я почти свободен. На внутренних планетах с меньшим тяготением уж гораздо свободнее Вас, например.

– Семья есть? – спросил инспектор.

В эту секунду почва под ногами поползла, инсектоформ съехал по движущейся породе, наткнулся на камень и изменил направление движения. Быстро-быстро перебирая конечностями, Леонид вместе с текущим в расщелину песком пополз вниз.

– Не бойтесь, – сказал он инспектору, – держитесь.

Гигантская металлическая сороконожка засеменила по склону, потом вдруг мотнулась в сторону. Выпирающими в сторону коленками сороконожка зацепила грунт. Инспектору прищемило ноги, он закричал и выругался. Сознание сквозь боль фиксировало движение инсектоформа наверх и вглубь какого-то укрытия. Шорох стекающего грунта затих.

Стало темно. Пилот включил фонарь.

– Надо же, – сказал Леонид, – вот попали! Судя по эхолоту, каверна метров на пятнадцать. На карте здесь ничего нет. Нас засыпало. Один бы я вышел, с Вами – нет. Поэтому ждем. Сигнал и координаты я послал.

– А ты крепок, разведчик Леонид! – отходя от боли, хмыкнул инспектор, испытав неожиданную для себя приязнь к спасителю. – Ну давай, посидим в дыре, а я тебе пока что-то интересное расскажу. Послушай внимательно, не торопись и скажи, что об этом думаешь.

– Я постараюсь, – сказал разведчик.

– Постарайся, постарайся, – отозвался инспектор, – здесь и твои интересы могут быть. Так ты скажи, у тебя семья есть?

Про семьи солпланетников ходили разные слухи. Никто из «чужих» в семью никогда не допускался, информацией о семье никто никогда не делился. Семья «неков» складывается не столько по симпатиям, хотя и это важно, сколько по количеству собственных конечностей. Люди без рук нуждаются в людях с руками: тело остается человеческим и требует человеческого ухода. Поэтому семьи состоят из многих индивидов. Новичкам всегда находится место, никто не остается один.

Закон запрещал солпланетникам рожать своих детей. Во-первых, в один голос утверждалось, что космическая радиация несет опасность для ДНК. Во-вторых, «неки» сами по себе далеко не самые здоровые экземпляры человечества. Но – вот парадокс! – здоровые экземпляры человечества в полном довольстве кисли на Земле, а у аналитиков все чаще возникала мысль о цивилизационном тупике. В эпоху вирусной изоляции люди почти перестали общаться, перестали путешествовать. Росло взаимное недоверие. В этих условиях количество скопившегося на Земле оружия могло легко превратить застой в прощальную песню.

– Вы наверняка знаете, что такие вопросы здесь не задаются, – сказал Леонид. – Значит, у вас есть причина спросить.

В темноте клацнули металлические сочленения экзоскелета.

– Семья у меня есть, – продолжил Леонид. – Но мы здесь больше не говорим «семья», мы говорим «гнездо».

– А разница?

– Разница большая. Семья – это кровная связь: родители, дети, родственники. А у нас учет по рукам и ногам. Не все имеют руки, поэтому в первую очередь пристраивают таких, как я.

Леонид говорил, зная бессмысленность объяснений про отсутствие конечностей и невозможность жить без персонального экзоскелета. Как объяснить, что от гиперткани тело иногда чешется, хоть вой, а металлической клешней – не почесать? Как рассказать, что все это – навсегда? Чужаку не понять.

Инспектор, в свою очередь, следил за слишком общей речью и понимал, что деталей не будет. Нужно исходить из этого.

– Притираемся понемногу, – продолжил скучным голосом разведчик, – помогаем друг другу. Нас в гнезде четырнадцать. Кто-то ближе, кто-то дальше, но без взаимной помощи – никак. Самые для вас простые вещи нам могут быть невыполнимы. И еще, гнездо – это невероятно большое доверие и очень личные переживания.

– Да, люди везде по-разному устраиваются, – сказал инспектор.

– Мы считаем, что мы не совсем люди, – последовал неожиданный ответ. – Разве что в очень широком смысле.

Ответ прозвучал резко, но правдиво. Все понимали, что неоморфы уже чужие Земле существа, что у них сложился особый способ жизни – полумеханический, функциональный, с другими, непонятными на Земле правилами, как те же гнезда, например. Или взять экзоскелеты, запрещенные на Земле как оружие, но жизненно необходимые таким как Леонид. Как сопоставить банальность смерти на астероидах с жизнью на сытой и закомплексованной Земле? С каждым годом стена между людьми и неоморфами становилась все толще и отчетливее.

– Мы часто лишены важных органов, заменяем их на механику и электронику. У нас свои потребности, вам непонятные. У нас другая нервная организация. Я, например, управляю экзоскелетом сокращением мышц корпуса, поворотом шеи и поворотом глаз. Если нужно добавить одновременных задач, есть зажим для зубов и языка. Вы так руками не сможете, как я могу без рук. Но без экзоскелета я беззащитен и беспомощен.

А на Земле нас не любят, обзывают «обрубками» просто потому, что мы другие. Да и мы вас не очень любим. За лицемерие, в первую очередь. У вас же только торговля и рассылка барахла на уме. Мы добываем вам богатства, но сами ими воспользоваться можем только в виде промышленных технологий, с которыми, опять же, работаем на вас. Возможно, вы нам противнее, чем мы вам. Ваши принципы…

– А детей бы ты хотел, своих? Свою кровную семью? – прервал его инспектор, понимая, что сейчас задевает, наверное, одну из самых болезненных струн.

– Кто ж нам здесь разрешит? – после долгой паузы тем же скучным голосом ответил Леонид.

– Вот смотри: на одной стороне – все как есть. – Инспектор торопливо заговорил, намереваясь успеть сказать главное, пока в оскорбленном сознании