Мы разделили на троих последнюю банку энергетика и стали собираться. Когда вещички были увязаны, Костик вдруг заявил:

— Хлопци, вы як знаете, а я не можу.

— Чего не можешь? Тарас ткнул пальцем вверх.

— Питы звидсы не можу. Тут хоч небо бачыты можливо. А знов у темряву… ни-и-и. Не можу.

Сперва я думал, он шутит — мы же постоянно так прикалывались, — но потом вдруг понял: Костик говорит серьезно. Что-то вроде истерики у человека… я, конечно, где-то его понимал, после тяжкого перехода под землей в кромешной тьме — вот здесь видно небо, здесь можно поймать спутниковый сигнал, пообщаться с миром, позвать на помощь… и после этого особенно тяжело снова нырять в преисподнюю. Но выхода-то не было. А на помощь — зови, не зови, никто не придет.

— Костик, — проникновенно повел я, — ну что ты, мы ведь уже почти выбрались, осталось совсем немного, верно? А здесь торчать нельзя, у нас воды мало. Ты ранен, врачу надо показаться. Ну? Пойдем, а?

— Усе я розумию. Але ж як уявлю що треба знов у темряву… йо-о-о…

— Костик, — неожиданно строго рявкнул Вандемейер, — пока мы с вами возимся, как с ребенком, Пустовар уходит все дальше. Сможет его за Периметром перехватить Корченин или нет, а я хочу сам с ним поговорить. Надеюсь, вы мне поможете?

— Звисно, допоможу. Я цього выродка сам хочу побачиты. — Костик встал, закинул тощий рюкзак на плечо и поднял автомат. — Я готовый. Слипый, чуешь, а це не артэфакт?

И снова сунул мне какую-то дрянь, плоскую бирочку из твердой пластмассы цвета старой слоновой кости, на ней цифры: «780146…» Дальше запись обрывалась, пластмассовая безделушка была сломана, но, судя по форме, пропало не больше одного знака. Перед семеркой было круглое отверстие со следами ржавчины — вероятно, бирочку носили на цепи или брелоке.

Я только вздохнул и сунул штучку в карман, к прочему хламу, который мне презентовал Тарас взамен болтов.

— И где ты эту дрянь постоянно находишь…

— Тут неподалечку, — пояснил Костик, — серед кисток.

— Среди каких ещё костей?

— Де цей контролёр нажырався, де ж ще. Вандемейер ще фоток наробыв, а я оцю цяцьку узяв. Ну, як там казав той собака?

— Какая собака? — не понял Вандемейер.

— Яку проковтнув велет.

— Не великан проглотил, а псевдогигант, — поправил я. — Собака сказала: в путь, так в путь. Она была уверена — на противоположном конце имеется выход.

— На протылежному боци? Гы.

— На противоположном конце псевдогиганта.

— Гы-гы.

Добрая шутка — это именно то, что требовалось. И даже не важно, смешная шутка или нет. Мы собрали вещички и двинули по коридору, который, минуя площадку перед лифтами, продолжал прогрызать чрево Зоны в прежнем направлении. Сперва освещение было в порядке, но уже в нескольких десятках метров от входа стали попадаться неисправные пампы. И чем дальше — тем чаще. Метров сто, не больше, — и коридор сделался темным. Мы включили фонарики и пошли осторожней. Воздух здесь был затхлый, и пыли, как мне показалось, побольше… и вскоре мы достигли конца коридора — несанкционированного, так сказать, окончания. Бетонный потолок просел, мощные плиты обвалились, косо легли на пол, причем настил пошел трещинами там, где в него ударили углы потолочных перекрытий. Я присел и погрузил ладонь в трещину, насколько удалось просунуть, но грунта или, там, гравия пальцы не достали. Мощный бетон, толстый. Потолочные перекрытия тоже были сантиметров тридцать толщиной, а то и больше — но не выдержали. Страшно представить, какая сила могла разрушить оболочку коридора на такой глубине… но нас теперь пугала вовсе не мощь минувшего катаклизма. Пока я изучал трещины в полу, Костик с Вандемейером пытались протиснуться между бетонных плит, перегородивших проход, или хотя бы посветить фонариками, разглядеть, что там.

Наконец Костик вынес вердикт:

— Глухо. Не пройдемо.

— А по карте проход в порядке… — пробубнил Вандемейер. Он и сам, конечно, понимал бессмысленность этого замечания. Какая разница, что на карте?

Но теперь нам нужно было искать новый путь. Я карту не изучал, но по поведению спутников догадывался, что у нас есть и другие варианты.

— Эй, следопыты, — окликнул я, — хватит топтаться. Костик, доставай карту, смотри, что там ещё для нас приготовлено?

Костик неловко, левой рукой, вытащил пакет из внутреннего кармана плаща и протянул мне.

— На, сам дывысь.

— Да я не хочу сам, я там ничего не пойму. Вандемейер, вы разбирались по этой карте?

Дитрих присел рядом со мной, повернулся так, чтобы свет его фонаря падал на карты, и развернул лист пошире. Теперь тот прямоугольник плана, который был вывернут наружу и которым руководствовались до сих пор, стал бесполезен, и рыжий показал мне несколько соседних участков.

— Нет, Слепой, посмотрите. Если что-то случится с нами, вам все равно придется самому вникать. Давайте лучше сразу…

— Да ничего с вами не случится.

— Смотрите. — Дитрих был непреклонен. — Мы вот здесь. Сейчас вернемся к перекрестку и свернем… куда, Костик? Думаю, этот ход предпочтительней?

— Отож.

Я старательно попытался разобраться. Предпочтительный вариант почти сразу выходил в лабиринт квадратиков, прямоугольничков и кружков, каждый из которых оброс пометками, как днище старого парохода раковинами. У меня сразу заболели глаза, но я старательно проследил траекторию, по которой смещался твердый и сухой палец Вандемейера. Коридоры, анфилады небольших залов… потом выход на большой перекресток, от которого расходятся несколько коридоров… здесь палец остановился.

— А дальше?

— Дальше будем смотреть на месте. Вот эти галереи наверняка выводят наружу.

— А это что? Железнодорожная ветка? Под землей?

— Узкоколейка, возможно. — Дитрих пожал плечами, и свет фонаря заплясал по развернутому листу. — Но я бы не стал рассчитывать, что нас подвезут. Вы же видите, в каком состоянии лифты.

— Ну ладно…

Я снова проследил траекторию, по которой палец Дитриха стремился к свободе, сосчитал повороты и перекрестки…

— Ладно. Идем.

Мы двинулись в обратном направлении, снова прошли мимо лестничного марша. Я старался не глядеть на ступени, Костик душераздирающе вздыхал… На перекрестке мы повернули вправо. Теперь наш путь шел по широкой галерее, которую назвать коридором язык не поворачивался. Если безвременно почившие лифты в самом деле должны были доставлять сюда танки, тот эта трасса вполне позволяла бронетехнике двигаться своим ходом — однако вряд ли здесь бывало оживленное движение, пол остался гладким и ровным, гусеницы его не тревожили, это очевидно. Освещение здесь сохранилось лишь кое-где, и большая часть тоннеля оставалась в тени. Мы миновали несколько перекрестков, наш путь пересекали подземные галереи, такие же широкие, как и та, но которой мы шагали, под стенами местами попадались нагромождения округлой формы — то ли холмики грунта, то ли остатки какого-то строительного материала. Здесь было на редкость тихо, удары подошв о бетон отдавались гулким эхом. И чем дальше, тем невыносимее делалась эта тишина. Хотелось топать погромче, кричать или хотя бы анекдоты, что ли, рассказывать. Неправильная тишина, непривычная, и это только усугубляло тягостную обстановку.