Сигизмундус поднялся и изобразил неуклюжий поклон.

— Если хотите знать, то проблема упыризма в современном обществе абсолютно не освещена! — с жаром воскликнул он и покосился на ручку.

Белую такую ручку.

Нежную.

Прилегшую на локоток его, словно бы невзначай.

Себастьяну оную ручку хотелось стряхнуть, а лучше сломать. И желание это, для него весьма странное — прежде за Себастьяном не водилось подобных, мягко говоря, кровожадных желаний, — его несколько смущало.

— Да что вы говорите? — В голосе женщины прорезались ноты удивления. — Такая животрепещущая тема…

— И актуальная!

— Нисколько не сомневаюсь…

— Панна…

— Вильгельмина… можете называть меня Миной…

— Ах, дорогая Мина… вы меня понимаете! — Сигизмундус часто заморгал и, сняв очки, протер синие их стекла.

— Без очков вам лучше, — тут же произнесла Мина. — Лицо становится таким… мужественным… скулы видны… у вас такие замечательные скулы… мужественные… а нос… никогда прежде не видела столь выразительного носа…

И тоненький пальчик скользнул по переносице.

Сигизмундус сперва смутился, а после потребовал, чтобы Себастьян немедля очки убрал. Но требование сие ненаследный князь счел неразумным.

— Извините. Ничего без них не вижу.

— Какая жалость… в них вы выглядите несколько… смешно, уж не обижайтесь.

Сигизмундус, естественно, обиделся, хотя и не на Вильгельмину с ее откровенностью, но на Себастьяна, который упорно не желал расставаться со столь незначительной, ненужной даже деталью туалета. Себастьян обиду проигнорировал. Лучше уж быть смешным, но живым.

— А эти девушки… — Вильгельмина обернулась, одарив Евдокию рассеянным взглядом. — Они вам…

— Кузины. То есть вот эта, — он указал на Евдокию, — моя кузина. А вторая — подопечная.

Яська, собиравшаяся ответить нечто резкое, раздраженное, под взглядом Себастьяновым смешалась.

— И что вы с вашими… подопечными тут делаете? — Минино внимание было неприятным.

Евдокия чувствовала его кожей, пусть и прежде полагала себя в достаточной степени толстокожею, дабы не тяготиться чужими взглядами. Но нынешний… внимательный, пусть и внимательность сия подернута пологом ленцы этаким, который бывает у человека, что изо всех сил притворяется равнодушным.

— Собираю материал для диссертации. — Сигизмундус расправил плечи и грудь выпятил. — Я не какой-нибудь там… чтобы выдавать теорию, не имеющую весомого фактического подтверждения. А в Познаньске с упырями плохо…

— Неужели?

Евдокия могла бы поклясться, что слушают Сигизмундуса вполуха, если вовсе слушают. Мина смотрела на Яську.

Узнала?

Несомненно.

Дернулись уголки тонких губ. И брови начерненные дугою выгнулись. И сама хозяйка особняка превратилась вдруг в уродливую старуху.

На мгновение.

Меньше, чем на мгновение.

Евдокия моргнула, и видение исчезло.

Обыкновенная женщина, не молодая уже, но молодящаяся. Говорливая… гостеприимная… и это тоже подозрительно, поскольку в Серых землях сложно рассчитывать на гостеприимство.

…к чему эта подозрительность?

Разве дом сей не выглядит обыкновенным? Старый, что объяснимо. И паркет скрипит, ходит под ногами. Сквозь побелку же проступают влажные пятна, преуродливые, но на болотах сыро, и Евдокии ли не знать, до чего сложное это дело — с сыростью бороться.

В зеркалах отражается она.

Тоже немолодая, но отнюдь не молодящаяся, в платье запыленном, с мокрым подолом, который хлещет по ногам. И за Евдокией на ковре грязном остается цепочка влажных следов.

Не тает.

Это хорошо, что не тает, это значит, что по следам своим Евдокия вполне выберется из дома. Правда, там, снаружи, ярится гроза. Дом и тот дрожит, принимая удары ветра. А по крыше и вовсе будто призрачный табун пляшет.

А может, и пляшет.

Как знать?

Никак.

Главное, что нельзя оставаться здесь одной, и Евдокия, найдя руку Яськи, сжала ее.

— Не бойся, — прошептала она.

— Не боюсь, — ответила Яська одними губами. — Она не посмеет меня тронуть.

И потрогала цепочку, на которой амулет висел.

И, верно, правду сказала, если Вильгельмина вновь обернулась, и маска ее лица вновь треснула, выпуская наружу откровенную ненависть…

— Ах, у нас так редко бывают гости! — С ненавистью она управилась быстро. И ручкой Сигизмундусовой завладела прочно. И держалась. И держала. И поглаживала. Глядела сквозь ресницы этак многообещающе. — А вы как раз к ужину…

Острый язычок скользнул по верхней губе. И Себастьян с трудом удержался, чтобы не отпрыгнуть. Вот не покидало его ощущение, что на нынешнем ужине он будет не столько гостем, сколько десертом…

— Мы бы…

— Отказ не принимается. — Робкие возражения Сигизмундуса Мина оборвала взмахом руки. — Мои дочери будут так рады видеть вас… а мой сын… ваша кузина довольно мила.

Это Мина произнесла на ухо и громким шепотом.

— Мне кажется, они понравятся друг другу…

— Не уверен, что моя кузина готова… к ужину…

— Глупости.

А дамочка спешила.

И выглядела одновременно и обеспокоенной, и довольной.

— Молодой девушке достаточно естественной красоты, а все эти долгие приготовления, поверьте опыту, удел тех, чья молодость осталась позади…

…и как Себастьян предполагал, собственная молодость Вильгельмины осталась настолько позади, что и воспоминания о ней стерлись.

Но к чему спешка?

И подозрительно… нет, не более подозрительно, нежели все, вокруг происходящее, но вот… могла бы позволить помыться с дороги. Хотя, как знать, может, нынешние обитатели дома особой брезгливостью не отличаются, глядишь, и грязных сожрут, не моргнувши глазом.

Меж тем коридор, который был слишком уж длинен для обыкновенного коридора, а заодно уж петлял, что бешеный заяц, вывел к солидного вида дверям. Стоило прикоснуться к ним, и по дому разнесся гулкий протяжный звук.

— Видите, как раз к ужину и успели… Гарольд терпеть не может, когда кто-то опаздывает, — доверительно произнесла Мина и ручку свою убрала.

Двери распахнулись.

Впрочем, распахивались они довольно-таки неспешно, потому Себастьян и успел разглядеть резные створки их.

— Интересненько… — Он ткнул пальцем в кривобокую фигуру человека, которого демон пытался насадить на вертел. При том вид у демона был не столько грозный, сколько задумчивый; оно и верно, человек растопыривал руки и ноги и вовсе выглядел чересчур уж тощим, чтобы являть собою хоть сколь бы то ни было приличный ужин. — Любопытная тема…