… И тот прилип к её пальцам, словно намазанный клеем.

Прежде чем успело вмешаться сознание, старуха рефлекторно совершила то, что сделал бы на её месте каждый: схватилась за клейкую верёвку другой рукой, пытаясь отодрать её от ладони; и та самым возмутительным образом прилипла к первой, накрепко соединившись с ней. Уже понимая, что угодила в некую ловушку, но ещё не вполне осознав всю серьёзность своего положения, Перегнида рванулась назад, изрыгая проклятия. То, что она принимала за занавеску, слегка растянулось – и с силой сократилось; ответный рывок швырнул ведьму прямо в центр рукотворной паутины. Далее всё пошло в точности по сценарию, обкатанному природой за миллионы лет существования мух и пауков: чем больше дёргалась жертва, пытаясь выбраться из объятий коварной ловушки, тем больше она запутывалась, пока наконец большинство нитей не облепило слабо трепыхающийся бесформенный кокон.

– От зараза! – мрачно изрекла Перегнида и прекратила всякие попытки выпутаться, застыв в неподвижности и слабо покачиваясь в нескольких сантиметрах от пола.

* * *

Чистые и прозрачные, как нигде больше, горные сумерки быстро сгущались. Оглушительно стрекотали цикады. На небольшой площадке, укрытой с трёх сторон высокими каменными глыбами, уютно потрескивал костерок. Один из сидевших у огня зябко передёрнул плечами и поднёс руки к пламени.

– Холодно, мон? – сочувственно спросил второй, высокий и тощий, словно хлыст. – В горах всегда так. Днём может жара страшенная стоять, зато уж ночью зуб на зуб не попадает.

– Можно подумать, ты много в горах бывал, – проворчал его собеседник, зябко кутаясь в лохмотья.

– Э! Люли где только не кочуют! Не любим мы на одном месте сидеть.

– Не понимаю я, как так можно? У всякого правильного смо… Правильного человека место есть, где он живёт. Да вон хотя бы на зверей посмотри: у них тоже эти… ареалы обитания.

– Слова-то какие умные знаешь! А наш дом – дорога. Да и то сказать: надолго где-нибудь осядешь – ничего хорошего не дождёшься. Сразу такие найдутся, которым от тебя что-то надо. Люли, брат, – самые свободные люди на земле. Сегодня здесь, завтра ищи ветра в поле.

– Как же ты, такой свободный, на Территорию-то попал?

– А ты?

Хлюпик замолчал. Вспоминать жуткое некроплазменное облако, пришедшее из потустороннего мира в облике гигантской чёрной руки, ему сейчас хотелось меньше всего. На ночь-то глядя…

– Что-то Иннота долго нет, – озабоченно вздохнул он. – Не стоило нам всё-таки разделяться. Пошли бы вместе на эти обломки смотреть! А то мало ли что.

– Твой друг – великий человек, мон! – возразил Цытва-Олва. – Он хорошо знает, что делает; и если он сказал нам сидеть здесь и ждать его – значит, так тому и быть.

Откуда-то долетел долгий тоскливый вопль. Люли встал и подкинул в костёр хвороста; целый рой ярких искр взвился в темнеющее небо.

– Как думаешь, удастся нам через горы перебраться? – спросил Хлюпик.

– Будь мы вдвоём – я бы сказал, что шансов нет никаких, – пожал плечами Цытва-Олва. – А так… Кто знает? Может, и получится.

– Да, без Иннота мы бы пропали давно… Не говоря уже о том, что это он нас всех вытащил с Территории! Знаешь, он ведь столько всего знает и умеет… Один наш общий знакомый, ещё в Вавилоне, как-то назвал его в шутку «человек-оркестр».

– А он, похоже, такой и есть, мон.

Внезапно невдалеке зашуршала щебёнка. Путешественники вскочили; Хлюпик сжал в руке увесистый камень, Цытва-Олва вытащил из костра горящую головню.

– Свои! – раздался из-за камней весёлый голос.

Смоукер расплылся в улыбке; Гэбваро ещё некоторое время недоверчиво вглядывался в сумерки, пока сгибающийся под тяжестью здоровенного тюка Иннот не вступил в ярко освещенный круг.

– Ну вот, здесь всякие штуки, которые нам наверняка пригодятся. Завтра надо будет сделать ещё одну ходку: принести остальное. Знаете, что любопытно? Птицы-долбани, похоже, обустраиваются тут жить. Я видел, как они тягали всякий сор и строили гнёзда на скалах.

– Долбани – ладно… А больше ты никого там не видел, мон?

– Что значит – ладно? Нам кушать надо! – Иннот уселся, скрестив ноги, у огня и жестом фокусника достал из свёртка несколько тушек. – Я их даже ощипал по дороге, между прочим!

– А долбаней разве едят? – с сомнением спросил Хлюпик.

– Ну, это смотря кто… В ресторации я скорее откажусь от такого блюда и потребую салат из свинины и панцирных грибов под тёртым сыром и майонезом, – серьёзно ответил каюкер. – А трём усталым голодным путникам эти птички вполне по зубам.

– Так видел ты кого-нибудь или нет? – настойчиво повторил Гэбваро.

Иннот вздохнул.

– Нет, никого. Да я не особенно искал, надо тебе сказать: срезал побольше верёвок, парус, который поцелее оказался, – ну, и всё…

– А этот… – Гэбваро понизил голос – Гукас?

– Да ты зря беспокоишься, по-моему: после такого взрыва кто угодно станет достоянием истории!

– На душе что-то тревожно, мон, – передёрнул плечами Цытва-Олва. – Как бы не пришлось потом жалеть!

Где-то неподалёку вдруг раздался протяжный звериный мяв. Все вздрогнули.

– Яйцелот, – ухмыльнулся Иннот. – Подружку ищет, гон у них сейчас… Пойду-ка я его пугну. Вы, парни, займитесь пока птичками, ладно?

Легко поднявшись, каюкер сделал несколько шагов и растворился в густых сумерках.

– Эй… Ты же говорил, что даже грохманты боятся яйцелота в течке! – растерянно крикнул ему вслед Хлюпик.

– Так то грохманты! – донеслось до него. – А то я!

Спустившись на несколько сот шагов ниже по склону, каюкер остановился и некоторое время пребывал в неподвижности, глубоко вдыхая прохладный воздух.

– Гукас! – вполголоса позвал он. – Где ты там, мерзавец? Давай, выходи, я же знаю, что ты шёл за мной почти всю дорогу! Давай-ка покончим с этим раз и навсегда, ну? Ты или я!

Стрекот цикад внезапно умолк. Некоторое время вокруг царили тишина и неподвижность. Потом из-за камней медленно поднялась странная уродливая тень. Чуть заметно потянуло мертвечиной.

– Похоже, сейчас ты не такой прыткий, как раньше! – насмешливо бросил Иннот. – Что, колбасит небось по-страшному?

– Тебе это всё равно не поможет, чужеземец! – чуть слышно просипело обожжённое горло. – Даже и теперь у меня достаточно сил, чтобы взять принадлежащее мне… И твою жизнь – в придачу!

– Ну, знаешь, это многие пытались сделать вообще-то… – Тут каюкер заметил, что его враг подбирается всё ближе и ближе; казалось, он не сделал ни единого движения, но всё же каким-то образом оказался вдруг совсем рядом.

Иннот понимал, что одно-единственное прикосновение креатуры Великого обеспечит ему долгую и мучительную смерть. Сейчас у него оставалась едва ли треть той энергии, что запасал организм; отдать её всю без остатка означало остаться практически беззащитным, но выбора, похоже, не было. И тогда каюкер совершил то, к чему готовился все эти долгие дни. Когда расстояние между ним и Гукасом сократилось до пары шагов, Иннот вскинул руки и выдал, наверное, самый мощный энергетический импульс за всю свою невероятно долгую жизнь – достаточно мощный, чтобы произошёл так называемый пробой и электричество начало течь прямо по воздуху. Вокруг на несколько мгновений стало светлее, чем самым ясным днём. Ослепительная голубая дуга разряда соединила обоих противников. За краткий миг каюкер успел разглядеть своего врага во всех отвратительных подробностях. Кожа на нём практически вся сгорела; из-под растрескавшейся чёрной корки проглядывало синюшное, сочащееся сукровицей мясо. Зубы нелюдя, отросшие длиной в полпальца, торчали в разные стороны, словно рейки покосившегося забора. Осколки костей проткнули мёртвую плоть в нескольких местах. В ноздри Иннота ударило оглушительное зловоние.