Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они немного что?
Она смотрит мне прямо в глаза:
— Немного умственно отсталые.
Я сглатываю.
— Умственно отсталые?
He могу поверить, что это говорит она — женщина, которая все время пытается переключать телевизионные каналы при помощи калькулятора и прячет рождественские подарки в холодильнике.
— Да, умственно отсталые. Родители отправляют их в школу-интернат в возрасте пяти лет и все: «Никаких слез, подожмите губы, малыши, ведь ваш дедушка был отважным человеком, он охотился на тигров в Индии». И они принимаются за учебу. Один Бог знает, чему их там учат, но сомневаюсь, что чему-нибудь хорошему. Так они и вырастают — выучив наизусть школьный гимн, сохранив все свои дружеские связи, но неспособные создать отношения с кем-либо.
Очевидно, она читала «Школьные годы» Тома Брауна.
— Ну, это не про Бена, — уверенно говорю я, но все же в моей голове зарождается зерно сомнения, чего мама, видимо, и добивалась.
— Ну и хорошо, — быстро произносит она.
Мама прикуривает очередную сигарету и, облокотившись о спинку стула, пускает колечки дыма и наблюдает за тем, как они растворяются в воздухе. Я чувствую раздражение.
— Так тебе он нравится? Бен? — повторяю я свой вопрос.
— Гм?.. — произносит она так, словно мы закрыли эту тему несколько веков назад. — Конечно, нравится, дорогая. Он очень обязательный, и потом, ты счастлива с ним.
Моя мама очень хитра. Многие считают ее пустоголовой актриской. Но все это лишь тщательно завуалированное притворство. Она всегда говорит с оттенком безразличия в голосе и с некоторой беспечностью. И даже несмотря на то что я знаю, что это всего лишь игра, ее слова все равно производят на меня впечатление. Я начинаю сомневаться. Браво, Соррел Колшеннон. Отличный спектакль.
Но знаете что? Я не хочу думать обо всем этом. Совсем, совсем не хочу. Почему-то я чувствую себя взволнованной и едва сдерживаю слезы. Должно быть, это последствия шока. Моя жизнь и так достаточно сейчас сложна. Не хочу задумываться о любви, потому что, честно говоря, есть вещи поважнее. Я вынуждена лежать в больнице, в то время как благодаря «Дневнику» моя карьера находится на подъеме, моя лучшая подруга разошлась со своим парнем, а у меня…
— Интервью на телевидении. Завтра в семь. Позвонил твой детектив, и я сразу же приехал.
Вальсирующей походкой Джо вплывает в комнату.
— Мне уже лучше, Джо. Спасибо, что пришел. Как твои дела? — раздраженно спрашиваю я.
— Хорошо, спасибо.
Он поворачивается к маме и протягивает ей руку:
— Джозеф Хизмэн. Рад встрече с вами. Вы, должно быть, знаменитая мама Холли.
— А вы, наверное, ее не менее известный редактор. Ваша репутация опережает вас.
— Плохая репутация?
— Ужасающая.
— Что с ней случилось? — кивком головы он указывает на меня.
— Она еще слаба. Ее ударили по голове.
Он обращается ко мне:
— Ты ведь поправишься к завтрашнему дню, правда? Будешь как огурчик?
— Я не знаю. Только не надо меня ни к чему принуждать.
— Перестань, Холли! После того как был опубликован последний фрагмент «Дневника», они оборвали нам все телефоны.
Он подмигивает маме.
— Почему именно после последнего фрагмента? Что вы там понаписали?
— Получился высококлассный триллер. Побег преступника. Хорошие парни преследуют беглянку. Один из них ранит журналистку — уже во второй раз! Все это так необычно. Информация сопровождается фотографиями! Все, больше никаких каламбуров. Приберегу их для интервью.
— Кто будет проводить интервью?
— Тот же парень, что и в прошлый раз. Дареному коню в зубы не смотрят. Должен сказать, что вся эта история вызвала большой общественный резонанс. Нам все утро звонили люди — хотели узнать, как твое здоровье. Из тебя прямо-таки сделали культ.
Такое подхалимство веселит меня.
— Правда?
— Да, правда.
В это время возвращается мой папа, в руках он держит газету.
— Прости, что так долго. Здесь столько коридоров, я еле нашел дорогу назад.
Пока они с Джо обмениваются длительным рукопожатием, я быстро открываю газету на странице с «Дневником».
— Вот это да, Джо! — говорю я. — Ничего удивительного в том, что сей выпуск вызвал такой ажиотаж!
Джо очень доволен собой, равно как и я.
Последний фрагмент «Дневника» начинается так:
«Сегодня эти строки пишу я, замещая нашего корреспондента Холли Колшеннон, которая сейчас находится в больнице без сознания в результате сегодняшнего происшествия…»
— Фотографии получились удачные, правда? Винс потрудился на славу. Правда, у него было время только на то, чтобы напечатать половину из них, другую половину мы прибережем для телеинтервью. Он скоро подъедет, чтобы сделать несколько снимков для сегодняшнего выпуска, хорошо?
— Хорошо, — отвечаю я, глупо улыбаясь и не отводя глаз от статьи.
Фотографии получились превосходные. На некоторых изображены все мы (кроме Кристин), беспорядочно бегущие, а на других — убегающая Кристин (вид со спины) и все мы, мчащиеся за ней. Окончив чтение, я отдаю газету родителям. Пусть они тоже посмотрят.
Джо встает:
— Ну, мне пора. Надеюсь, к завтрашнему дню ты уже встанешь на ноги. Кстати, вся редакция велела передать тебе привет. Надо было принести тебе цветов, да?
— Да, было бы неплохо.
— Сегодняшний выпуск «Дневника» напишу я, так что не беспокойся. Хорошая работа, Холли. Великолепный материал, — говорит он так, будто это я сама ударила себя по голове и заварила всю эту кашу.
— Тебя выпустят сегодня из больницы?
— Да, днем.
— Отлично, отлично. Нет худа без добра, правда? Увидимся завтра, береги себя.
Сказав это, он прощается с моими родителями и уходит.
Я начинаю ощущать усталость. Мама, увидев мои грустные глаза, говорит:
— Почему бы тебе не поспать, дорогая? А мы пока пойдем в столовую попить чаю.
Меня и правда клонит в сон. Посплю немножко. Буквально минуту.
Вздрогнув, я просыпаюсь. Мое сердце часто бьется. За мной кто-то гнался…
— Холли? Все в порядке. Все хорошо.
Я начинаю различать людей, склонившихся надо мной. Делаю глубокий вдох, и сильное сердцебиение постепенно проходит. Я вижу перед собой Лиззи и родителей — они уже вернулись.
— Сколько я спала?
— Около часа. Лиззи приехала сразу после того, как ты заснула, — говорит мама.