– Спасибо, Алан, – Григорьев отпустил мой рукав и протянул ладонь, которую я тут же пожал. – Это было важно для меня.

– Ну, раз вы там объяснились, добро пожаловать к столу, – послышался веселый голос Ирины. – А то скоро придется начинать разгон, и мы ничего не успеем.

Торжественный ужин оказался выше всяких похвал – все же репликатор, установленный на корабле, был способен творить настоящие чудеса. Но, к сожалению, довольно скоро действительно пришла пора выходить на траекторию, и я отдал Умнику приказ ускоряться.

Тарелки и блюда на столе практически сразу же принялись ездить в разные стороны, повинуясь колеблющейся гравитации. Некоторое время мы с интересом наблюдали за ними, перехватывая те, которые стремились свалиться на пол. Затем Энни не уследила за одной из тарелок, и та все же разбилась.

– Капитан, позволю себе заметить, что командный пункт корабля плохо приспособлен для буйных пиров, сопряженных с битьем посуды, – послышался укоризненный голос Умника. – В следующий раз сделаю вам все из металла, раз вы настолько не умеете себя вести.

Мы слегка устыдились и все же убрали посуду со стола. А затем и вовсе постепенно разошлись по кроватям и капсулам – несмотря на только что пережитый на планете рассвет, по нашему субъективному времени сейчас был уже довольно глубокий вечер.

Мы с Энни впервые спали в одной кровати, будучи официально помолвленными. Странное ощущение. Вроде бы ничего не изменилось, да и свадьбы у нас еще не было. Но чувствовалось все немного по-другому…

– Почему-то только сейчас начинаю ощущать, что ты – мой и только мой, – сонно пробормотала девушка, поудобнее устраиваясь у меня на руке и совершенно не думая о том, что эта самая рука немилосердно затечет уже через десять минут.

Я немного повозился, а потом тоже затих, уставившись в темноту с глупой улыбкой.

Утро наступило для меня вместе с голосом Умника, довольно громко сообщившего, что корабль прибыл в расчетную точку.

– До открытия перехода четыре с половиной часа, кэп, – доложил он, когда я, позевывая, добрался до командного отсека. – Корабль капитана Норвуда находится в относительной близости от нас. Капитан Норвуд просил установить связь с вами по возможности.

– Соединяй, – кивнул я, пытаясь удержать очередной зевок.

Передо мной появилось окно, в котором оказался Норвуд, задумчиво рассматривающий бокал с коньяком.

– Вы одни, наблюдатель? – поинтересовался он, переводя на меня взгляд.

– Да, капитан. Остальные еще спят.

– Ясно. Я тревожился из-за того, что вы опоздали в сектор. Что-то случилось?

– Мы возвращались на планету, – на мое лицо сама собой забралась невольная улыбка. – Я решил сделать своей девушке предложение, стоя на земле совершенно чужого мира.

Неожиданно для меня капитан тоже широко улыбнулся.

– Рад за вас, Алан. Вы хороший человек и заслуживаете счастья. Приятно, что в этой ситуации все же происходят приятные вещи. Ваше здоровье!

– Спасибо, – я кивнул в знак признательности. – А что вы имеете в виду под «ситуацией»? Случилось еще что-то, о чем я не знаю?

– Да как вам сказать, – мой собеседник перестал улыбаться и на некоторое время с безразличным видом уставился в свой бокал. – Просто шансы на то, что мы отсюда улетим, сократились раз в десять. Вас, я думаю, это не коснется.

– Так что случилось? – С меня слетели остатки сна, и я впился взглядом в лицо Норвуда.

Тот грустно хмыкнул и принялся крутить бокал в руке, рассматривая болтающуюся в нем жидкость.

– Дело в том, наблюдатель, что мы в наших с вами предположениях совершенно не учитывали одну крайне интересную вещь. А именно – гравитационную аномалию, которая каждый раз с достойным лучшего применения упорством дергает планету по орбите.

– И когда она должна появиться в очередной раз? – до меня мгновенно дошел весь смысл сказанного.

– Минут через пятнадцать, – капитан пожал плечами и глотнул янтарный напиток.

– Она вносит сильные коррективы? У нас будет три часа для поправок.

– У вас – да, – согласился Норвуд. – Судя по моим расчетам, вы можете за это время переместиться почти на полторы астрономические единицы. А у нас радиус ограничен примерно пятнадцатью миллионами километров. К счастью, обычно корректировки, вносимые гравитационной волной, укладываются примерно в это расстояние. Шанс есть. Но вся точность идет к черту.

– Почему мы не подумали про это раньше… Очевидно же…

– Привыкли полагаться на компьютеры, наблюдатель, – грустно усмехнулся он. – Они и считали для нас всё. А после каждого изменения орбиты просто делали пересчет. Зачем ставить в известность людей, верно? Ведь все отлично работает. Я бы и сам ни о чем не догадался, если бы совершенно случайно не запомнил несколько цифр из относительных координат и не удивился их изменению четырнадцать часов назад.

– Вот дьявол…

– Не то слово, наблюдатель, не то слово… Для вас такое самоуправство не играет особой роли… Да, в принципе-то, и для нас тоже. Все равно бы мы не смогли точно высчитать все эти погрешности. Но очень обидно узнавать такие новости буквально в последний момент.

Я промолчал, не зная, что сказать.

– Может, выпьете со мной, Алан? – неожиданно спросил Норвуд. – Знаю, у вас утро, но, черт возьми, так неприятно пить в одиночестве.

– Умник, сделай мне порцию коньяка, – попросил я. Отказывать капитану в такой малости показалось мне чуть ли не подлостью.

– Ваше здоровье, наблюдатель, – Норвуд, дождавшись, пока до меня долетит напиток, приподнял свой бокал. – Пусть вы уже через четыре часа окажетесь в нашей любимой галактике.

– Надеюсь, вы будете вместе с нами.

Капитан осушил свой бокал, выдохнул и на некоторое время уставился в потолок.

– Шансы, конечно, есть… Но в данный момент я надеюсь не на это, а на то, что наш путь до дома займет всего пару лет, а не двадцать – тридцать… Скажите, наблюдатель, каково это – пропускать тридцать лет жизни?

Я невольно вздрогнул, в очередной раз вспомнив сестру и Аманду.

Помолчал.

– Это страшно, капитан. Раньше я не до конца понимал это. Не воспринимал – так, наверное, будет правильнее. Но это действительно страшно. За такой период меняются правительства, границы государств, политические связи. Много всего изобретается, осваиваются, а то и строятся новые планеты. Но самое жуткое – умирают знакомые тебе люди.

Норвуд горько усмехнулся.

– Вот и я думаю о том же, наблюдатель. Боюсь, что меня не дождутся отец с матерью. Боюсь, что забудет жена. Про остальных говорить смысла нет, но они…

Он замолчал и махнул рукой.

– Мне довелось пропустить во сне смерть родителей, смерть сестры, ее детей… Смерть человека, который мог бы стать мне другом. Смерть женщины, которой я мог бы гордиться так же, как и сестрой, – я почувствовал, что голос начинает звучать все глуше, и залпом выпил свой коньяк. – Очень хочу, чтобы вы вернулись домой если и не прямо сейчас, то через пару лет максимум.