Открываю ее, подталкиваю к какому-нибудь чиновнику ранга «Б», который пришел спросить меня о чем-нибудь. Сигаретку, Карвалхо? Сигаретку, Эрнандес? Здорово было бы получить фотографию зама генсека с надписью на память: «Адриану Дэму, с сердечными пожеланиями». Или даже: «Адриану Дэму, с дружескими пожеланиями». С дружескими было бы шикарно. Представляю себе физиономию Веве, когда он это прочтет! Да, но я недостаточно еще хорошо знаю зама генсека. Терпение, старина, не дай маху, не спеши, лучше выжди! Я в новом смокинге, она в вечернем платье! Ну да же, старичок, ужин у господина заместителя Генерального секретаря Лиги Наций! Был у меня порыв сказать об этом Веве, пришлось собрать всю волю в кулак и сдержаться. Нет уж, дорогуша, подождем, когда отношения с замом генсека станут действительно близкими. Решено, ничего не рассказывать Веве, пока мое положение не станет окончательно незыблемым. Какое вежливое письмо к Ариадне! Будьте любезны принять мои извинения. Как завернул, а? И потом он же заверил ее в своем почтении. Да, все-таки я кое — чего добился в этой жизни. «Куэн, куэн, куэн», — загнусил он снова. Если завтра вечером все пройдет гладко, я незамедлительно организую коктейль, на который попрошу его прийти. Или нет, приглашу на ужин, тем более что Папуля с Мамулей завтра уедут на два месяца. По сути дела, мне повезло, что он не смог прийти в тот вечер. Точно, приглашение на ужин. Я просто приглашу его в ответ, что уж там. Он, Ариадна и я, в тесном кругу. Метрдотель в белых перчатках. «Куэн, куэн, куэн». Но сейчас самое важное — произвести завтра вечером приятное впечатление. Надо принять макситон заранее, за час, чтобы уж совсем блистать. Я образованный, но при этом наделенный живым умом, остроумный. Если он засмеется, заинтересуется, это победа. Да, кстати, ни в коем случае не опоздать. Без шуток, а? В письме он сказал — восемь часов. Значит, едва пробьет восемь, состоится явление господина Дэма и его очаровательной супруги. Она вроде сейчас хорошо настроена. В общем-то после этого, ну понятно, чего. Женщины без этого не могут. Это, мой петушок, конечно, замечательно, но тебе сейчас самое важное блистать и быть интересным. Значит, после обеда сегодня притащить все, что есть дома по Моцарту, Вермееру, Прусту, вызубрить все сегодня с двух часов дня до шести вечера, да в таком ключе, что читал свидетельства современников, и поразить его глубиной своих знаний. Самое важное будет, если он скажет себе, внезапно поглядев на меня с любопытством: а он неплох, малыш Дэм, с ним можно общаться, с малышом Дэмом. Надо не забыть спросить у него, был ли он на выставке Пикассо, я тогда смогу вставить свою маленькую речь. (Он хихикнул. Неплохая идея выучить наизусть три фразы из статьи про Пикассо. Сногсшибательно эффектные фразы.) Но говорить их надо медленно, с растяжкой, как будто я подыскиваю слова, как будто я сам это придумал. Боже правый, а если он не любит Пикассо? Я тогда сяду в галошу с моими тремя фразами. Значит, сначала надо прощупать почву, узнать, любит ли он Пикассо или нет, да, точно. Вот увидишь, все будет хорошо. Короче, изысканная беседа, нашпиговать ее разными «а вот еще», растолковывать их, направлять беседу в нужное русло — вот что мне надо. А вот еще, нужно составить список всяких прочих тем для беседы, которые дали бы мне возможность показаться образованным и умным. Глубоких, но забавных высказываний. Да-да, нужно его рассмешить, но остроты должны быть элегантны. Если он смеется, мы автоматически становимся приятелями! И тогда на горизонте замаячит подписанное фото и должность советника! Ведь ты ж понимаешь, старина, что я не собираюсь засиживаться в чиновниках ранга «А». Боже правый, да мне уже осточертело это «А», как только Петреску внезапно назначили советником! Неудивительно, на его столе — фотография их этого министра, Титулеску. Как противно, такой фаворитизм. Засранец этот Петреску. Чего только не увидишь в этой конторе. Да, старина, советником, есть за что бороться. Но для этого надо, старина, чтобы он оценил тебя и стал твоим другом. Короче, надо заслужить уважение, а затем и дружбу. Список тем для беседы можно написать на бумажке, чтобы подсмотреть, если память вдруг подведет. Быстро глянуть под стол, и никто не заметит. Не бойся, старина, я буду блистать, и потом есть же еще Ариадна, такая супертонкая, сногсшибательный эффект, она ему безумно понравится. Нет, пожалуй, не надо макситона, может подействовать как — нибудь не так, лучше немного виски для куража в первые десять минут. Если у меня будет большое фото с дарственной надписью, я поставлю его на письменный стол, оно будет мне охранной грамотой для Веве. За ужином не говорить о повышении, ни намека, так я покажусь с лучшей стороны. Быть незаинтересованным — в моих интересах, вот. Слушай, старина, хватит уже болтать. Между нами говоря, ты сегодня утром палец о палец не ударил.

Охваченный угрызениями совести, он в задумчивости покрутил секретный волчок, затем покатал по столу сердоликовые шарики, потом попытался прогнать тоску с помощью своей точильной машинки, без всякого удовольствия, поскольку его раздражала собственная праздность и он искал себе оправдания. А оправданий не было, просто как — то скучно работать в четверг. Потому что ведь четверг — это почти конец недели, остается совсем мало времени, и это как-то не дает работать. Но у него еще целый час, он успеет совершить дневной рацион, это уже вопрос профессионального самосознания. Положив шарики и волчок на место за двумя магнитами — другой секрет, дававший ему сладостное времяпрепровождение, он наконец открыл досье Камеруна.

— О труд, святой закон природы.

Но тут зазвонил телефон. В ярости он выругался, вновь надел колпачок на ручку. Боже правый, в этой конторе ни минуты нельзя быть спокойным! Он сорвал трубку с рычага и надменно назвался в трубку.

— Да, месье, — сказал он вежливо, — я сейчас буду.

Ну вот, едва он собрался поработать, ударно поработать, его отрывают! Нет возможности спокойно делать свое дело! Какая мерзкая контора, право слово.

— Вставай, проклятьем заклейменный, — пробормотал он, вставая.

Что еще ему надо, этому Веве? — думал он в коридоре. — Ожидает ли его головомойка? Он остановился, расстегнул пиджак, почесал голову. Наверное, Веве его видел, когда они с Канакисом шли в кафетерий. Тьфу, да и наплевать! Он завтра вечером ужинает у зама генсека! Он вновь застегнул пиджак, энергично потянул за полы. И вообще, он теперь ведь «А». Но, подойдя к двери кабинета начальника, он тихонько постучал и вошел с выражением на лице, присущим рангу «Б».

— Присаживайтесь, — сказал Веве, бросив на него косой взгляд, и продолжал что-то писать, не поднимая головы.

Это был его обычный прием, чтобы поддержать авторитет, получить маленькое садистское удовлетворение и отомстить подчиненным за унижение, которое ему приходилось терпеть от вышестоящих. К тому же подобная наглость была безопасна и утешала его в том, что он не сделал карьеру (о, как легко, без всяких усилий, абсолютно естественно он тогда наносил бы визиты всяким Брольи и Холмонделям!). Вызывая к себе того или иного подчиненного, он развлекал себя тем, что заставлял их ждать более или менее долго, в зависимости от характера и занимаемой должности, и поводом чаще всего бывало недописанное замечание на листе-вкладыше в досье. (Эти вкладыши ван Вриеса были предметом восхищенной зависти других начальников и доводили до отчаяния сотрудников. Он прослыл великим мастером искусства сказать что-то, ничего не сказав. Этот патологически осторожный чиновник был способен нацарапать дюжину фраз, которые казались наполненными смыслом, но при внимательном прочтении не имели даже намека на это и таким образом снимали с него всякую ответственность. Такой уж был у этого тупицы талант, ничего не сказать на нескольких страницах.)