Настя не знала ни его мыслей и чувств, ни его подлинных целей и стремлений. Еще никогда она не ощущала так явственно всю суть поговорки «чужая душа — потемки». Еще какие потемки! Чернота. Если у него вообще есть душа. Настя не могла понять демона. И никогда не сможет. И предсказать не в состоянии. Поэтому единственное, что подчиняется ее контролю, — это она сама. Она может решать только за себя. Только о себе должна волноваться и беспокоиться, как бы к нему ни тянуло. Эта тяга ненормальна. Это ее собственный эгоизм тянется к графу, ведь он демон и может притянуть только за страсть, эгоизм, похоть. Она желала его. Невероятно, сильно, всем телом, но эту страшную силу тоже надо укротить, ведь понятно же, что выхода в случае власти страстей только два: ее гибель в его объятиях или ее быстрое сгорание. Ни тот, ни другой вариант не устраивал.

Спасти демона любовью? Настя засмеялась. Невозможно. Во-первых, он не просил его спасать, а во-вторых, надо быть очень самонадеянной дурой, чтобы тягаться с нечистой силой. Все, что остается, — это контролировать себя. Не позволить душе погибнуть. Этому мотыльку, рванувшему на ложный свет. Нет. Стереть страсть, пусть это будет долго и больно. Выкорчевать желание. Любить демона — все равно что любить прекрасную статую и ждать, что однажды она оживет и полюбит в ответ. Можно восхищаться его красотой, словно скульптурой. Но не более… Ведь никому не придет в голову целовать и желать статую! Он произведение искусства. Она вправе тянуться к нему, но нужно помнить о границах тяги. И сознательно держать себя в руках. Настя должна преодолеть себя, воспитать. Возможно, в этом выход. Выход, о котором демон не подозревает.

Что, если, преодолев страсть, она не просто подчинится установкам морали и религии, о которых говорил граф, а найдет и откроет в душе нечто новое? Ведь это воспитание силы воли, вызов самой себе. В ее случае невозможно порхать с глупыми иллюзиями по поводу будущего с демоном. Его нет. Но если Настя так легко идет у него на поводу, так легко теряет свое «я» рядом с ним, то разве это не повод посмотреть на себя, взять себя в руки и воспитать заново? Он не прекрасный принц, он опасность и смерть, он сам говорит это. Значит, надо создать защиту вокруг своей души, поставить преграду для его сладких речей, разжигающих кровь взглядов и опасных прикосновений. Пока она будет мышкой, коту будет с чем играть. Но когда мышке надоест исполнять роль жертвы, она начнет сопротивляться.

— Я буду сражаться. — Настя смотрела на свое отражение. Глаза в глаза. Зеленый цвет ее глаз завораживал. Разве может она стать жертвой? — Ему не победить. В этой войне могу выиграть я. И только я. Хватит. Пора взять себя в руки. Я справлюсь. Мое имя — мой щит. Надо осознавать свои возможности и границы. Я всего лишь человек. Я не всесильна. Но я достаточно себя люблю, чтобы не преклоняться и не теряться перед ним, будь он хоть трижды демон. Да, он красив, да, я хочу его. Но если он несет гибель, то фиг тебе, Настя, как-нибудь обойдешься без него! Даже если я люблю его — как смею унижать себя и его, требуя того, чего он дать не может? Демоны не могут любить. Заруби себе это на носу. И отстань уже от мужика, не вешайся на него. Со стороны ты просто смешна. Не зря он все время тебя подкалывает. Угомонись. Победи себя. Воспитай свою волю.

Она слегка шлепнула себя по щеке.

— Ты же просто идиотка, Настя. Что ты вообще знаешь о нем? Как можно любить того, о ком ничего не ведаешь? Ты просто повелась на его красоту. Это неправильно, это жестоко. Ты его хочешь, потому что он для тебя так высоко — почти всесильное божество. Прекрасно. Тебе самой от себя не противно? Ты мелочна, эгоистична и поверхностна. Да ты же унижаешь его и себя! Дура-бабочка, обожающая жаркий свет, которому не до нее. Она сгорает, а лампочке все до лампочки.

Настя усилила спортивные тренировки. Ах ты подумала о нем снова? Иди и сделай двадцать приседаний или попрыгай. Оказалось, физически изматывая себя, вполне возможно снизить накал эротических фантазий с демоном в главной роли. И еще чувство юмора. Непременно надо смеяться и подкалывать саму себя. Ну-ну, девочка моя, эк ты размечталась о его объятиях! Даже все из рук выпало. Ты ж моя фуфаечка!

Почему-то именно слово «фуфаечка» возвращало ее с небес на землю эффективнее всего.

А тем временем после нестерпимо влажных холодов и снегопада, поставившего на уши всю Барселону (снег, правда, к утру растаял), наступила весна.

Настя после занятий в библиотеке школы языков собрала учебники, вышла на солнечную улицу и вздохнула: она договорилась с Цезарем о встрече в агентстве, а идти совсем не хотелось.

Прижимая учебники к груди, она дошла до двери агентства и поднялась до лестничной площадки с граффити, на котором были нарисованы Барселона и пес. Солнце ярко освещало стену, и поэтому Настя четко увидела кровавые следы руки. Кровь, каплей стекшая с одного из отпечатков ладони, казалась еще свежей. Настя выронила учебники, бегом бросилась наверх, жалея лишь о том, что не взяла свой меч. Картина на второй лестничной площадке была опрокинута. Она пробежала мимо Медузы Горгоны, впервые не взглянув на нее. Дверь агентства оказалась открыта. Она вбежала внутрь и похолодела: пол залит кровью, словно кого-то протащили по нему. Где-то раздавался плач, взволнованные голоса. Настя бросилась вперед по коридору.

В кабинете Цезаря Лика и рыдающий Серж сидели на коленях рядом с Итсаску. Вампирша была вся в крови, шея разорвана. Лика пыталась залечить ее раны.

— Я не успеваю, она слишком быстро теряет кровь! — Анжелика была в панике.

— Я должен дать тебе свою кровь. — Серж умолял Итсаску. Вампирша прохрипела:

— Нет! — Ее глаза закатились.

— Серж! — Заплаканная Лика с окровавленными руками беспомощно посмотрела на парня. — Сделай это. Быстро!

Он рванул рукав и, быстрее, чем Настя успела вдохнуть, разрезал себе руку. Алая кровь, пульсируя, вырвалась на волю. Он прижал рану к губам Итсаску.

— Пожалуйста, милая, пожалуйста!

Настя бросилась дальше. Она словно попала в ужасный сон: ноги стали ватными и плохо слушались.

В лаборатории все было перевернуто вверх дном. На единственном оставшемся стоять столе лежало тело Риты с огромной дырой в груди. Ильвир рыдал над ней, горько и безутешно. Цезарь с перебинтованной головой, с начинающим расплываться по лицу синяком, и граф Виттури, целый и невредимый, но злой, как тысяча демонов, стояли рядом. Услышав ее шаги, они обернулись.

— Диего? — Насте не хватило сил полностью произнести вопрос.

Ильвир обернулся и зло закричал:

— Это все из-за тебя!

Настя попятилась, задыхаясь от тревоги, бросилась прочь по коридору, распахивая все комнаты. Но Диего нигде не было. Она дошла до комнаты, где Лика и Серж пытались помочь Итсаску. Вампирша, крепко схватив Сержа за руку, жадно пила его кровь, не имея сил оттолкнуть и рыдая от собственного бессилия. Он шептал ей что-то успокаивающее, а она тихо и глухо рычала в ответ.

Лика с ужасом смотрела на эту сцену.