– Знаешь, где Рубен и Сурен? – спросил подполковник, как только Рожков показался на пороге. – В чебуречной, внутри, под замком. Там еще двое, все застрелены.

– Откуда информация? – вскинулся майор.

– Фээсбэшный агент позвонил на ноль-два. Сказал – трупы будут забирать, надо сажать засаду.

– Проверяли? – лихорадочно соображая, спросил Рожков. Заниматься новым делом не было ни малейшего желания, и лучше всего, если бы сообщение оказалось «туфтой». Но раз звонил человек «соседей»...

– Нет, – качнул тяжелой головой Савушкин. Он тоже выпил с Симаковым по стакану «Кремлевской». Каждая должность определяет свой круг собутыльников, марка потребляемого продукта негласными правилами не регламентируется и определяется методом, который в социологии именуется «случайной выборкой».

– Но скорей всего так и есть. Надо проверить и поставить засаду. Кого думаешь послать?

Последняя фраза свидетельствовала о том, что сам подполковник не собирается участвовать в мероприятии. Рожков воспринял это как должное.

Когда человеку под пятьдесят, в конце такого дня он уже не способен к активным действиям. Да и не дело замнача райотдела лично лазать по чердакам и подвалам, его задача организовать работу и обеспечить достижение поставленной цели.

– Я сам пойду. С Макаровым и... Петровым. Пусть привыкает.

– Смотри... – неопределенно протянул Савушкин.

– Автоматы возьмем, но все равно надо прикрытие. Отделение СОБРа. Или ОМОН.

– Организуем! – кивнул Савушкин. – Давайте быстро выставляйтесь. Входить надо через угольный сарай во дворе, он открыт. Аккуратно, по одному...

Речь шла об общеизвестных вещах, но начальник УРа терпеливо слушал – подполковнику надо дать подробный инструктаж, чтобы выговориться и отвести душу.

Через пятнадцать минут Рожков, чуть пошатываясь, забрел во двор чебуречной. Запах мятной жвачки выветрился, а водочный дух остался, поэтому любой встречный не усомнился бы в обыденности происходящего: крепко «врезавший» мужик ищет, где «отлить». Но в темном дворе никого не было, Рожков растворился во мраке, тихо скрипнули петли сарая. Выдержав интервал, тем же путем прошел Макаров, потом отчаянно волнующийся рыжий Петруша. Никто ничего не увидел, засада была поставлена чисто.

* * *

– Вы думаете, что меня очень просто сожрать?! Вот вам хрен! Подавитесь! Мы не в Азербайджане, мы в Тиходонске! И все связи Эльхана замкнуты на меня!

Кондратьев рычал, как разъяренный медведь, и все присутствующие отводили глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. И Гуссейн Гуссейнов, и Али Керимов, и Эльяс Кулиев, и Мирза Ибрагимов, и еще трое самых влиятельных в сообществе лиц. Совещание проходило в доме Тахирова, в том же гостевом зале, где за утренним чаем они строили планы на сегодняшний день. И эти планы не предусматривали организации похорон, борьбы за власть, сохранения единства и могущества Организации.

Маленькая юркая женщина с ярко выраженной южной внешностью заглянула в зал, но тут же испуганно захлопнула дверь. И она, и вся остальная обслуга, и даже Аня-Анджела пребывали в состоянии тревожной неопределенности. Все они, включая молодую супругу, не были самостоятельными фигурами, а только приложениями к Эльхану Тахирову, обеспечивающими различные стороны его жизнедеятельности. Со смертью вожака их судьбы повисли в воздухе. И особняк, и богатая обстановка, и автомобили, и сигнализация, и охрана – все это принадлежало не Анджеле, а группировке, ибо оплачивалось из общей кассы. Группировка могла отдать имущество вдове, а могла решить и по-другому. Многое зависело от нового лидера: если он захочет, то просто вселится в дом, прибрав к рукам то, что здесь находится, включая и номинальную хозяйку. Поэтому Анджела тихонько сидела в спальне у телевизора, домоправительница, дворник, уборщицы, подавальщица, повар, водители тоже забились по углам, ожидая решения своей участи. Но все знали – этот вопрос будет вторым на повестке дня. Первоочередным является вопрос о мести.

С него и начался тяжелый вечерний разговор. Кондрат попытался, как всегда, задавать тон, но что-то ощутимо изменилось, будто в сорокатонном «БелАЗе» отказал гидроусилитель руля, и то, чего удавалось добиться легким движением кисти, стало требовать титанических усилий – до хруста позвоночника и треска спинных мышц.

Обычно атмосфера «столов» была доброжелательной и непринужденной. Если Тахир отсутствовал, руководил Кондрат, его внимательно слушали, кивали головами, соглашались с предложениями или осторожно высказывали другое мнение, бурно возмущались действиями недоброжелателей или противников. Сейчас в зале висела настороженная, чтобы не сказать враждебная, тишина. Предложение отложить месть на месяц-другой, дабы отвести от себя подозрения, явно не понравилось.

– Когда все ждут нашего ответа, а мы молчим – это расценивается как слабость, – гулко сказал полный, с красным от избыточного давления лицом Эльяс. – Чего бояться подозрений? Сейчас все друг друга подозревают. Мы на них думаем, они на нас пусть думают. Побеждает не тот, кто больше думает, а тот, кто сильнее.

– Думать тоже надо, – возразил Кондратьев. – Они сейчас настороже, всех своих вояк подняли по тревоге! До Юмашева и остальных никак не доберешься!

Это был серьезный аргумент. Боевые группы «Тихпромбанка» состояли из отставных десантников, афганцев, спецназовцев. Очень серьезный народ. В другое время такой довод стал бы решающим. Но не сейчас. Когда он говорил от имени Тахира – было одно дело, когда от своего имени – другое.

Тахир являлся гидроусилителем его распоряжений. Теперь приходилось колоссальным напряжением воли и сил удерживать руководство группировкой.

Но руль то и дело заклинивало и выбивало из рук.

– Очень просто доберемся! – резко сказал Гуссейнов. Нижняя губа у него была разбита и заметно распухла. – Стрельнем ночью из «мухи» три раза – всю квартиру разнесем, ничего от него не останется!

– По многоэтажному дому в центре города из «мухи»? Ты с ума сошел?!

Вся передняя стена рухнет, сколько людей погибнет!

Гуссейн зло усмехнулся и поморщился от боли.

– Их ты жалеешь, нас – нет! Эльхана тебе не жалко, хотя сколько ты с ним хлеб-соль ел! А Юмашева жалко. Почему, интересно?

– Да, интересно! – поддержал соплеменника Эльяс. И Мирза Ибрагимов закивал узкой, как дыня, головой. И остальные зашевелились, словно одобряя своим движением заданный вопрос. Они все были своими, а он – чужим.

Тут Кондрат и взорвался.

– Я знаю, вы давно хотите меня убрать, давно за глаза зовете чужаком!

Думаете, пришел момент! Вот вам хрен! Подавитесь! Мы не в Азербайджане, мы в Тиходонске! И все связи Эльхана замкнуты на меня! Вы вообще ничего не знаете о сложных делах! – Кондратьев распалялся все больше и больше.

– Что у нас с речным портом? Кто убрал Баржу?

– Это весь город знает, – сказал Гуссейнов, по-прежнему глядя в сторону. – С армянами не поделились.