Маккенрой повернул голову, и в следующее мгновение волна ужаса прошла по его телу — в нескольких метрах от тропы стоял огромный лев и разглядывал Маккенроя своими золотистыми глазами. Лев был удивлен. Чутье подсказывало ему, что двуногий боится, что он безопасен. Но лев был довольно стар, хотя по-прежнему мощен. Никто из подрастающего молодняка еще не посмел бросить ему вызов. А странствующим одиночкам лев задавал хорошую трепку. Он все еще оставался главой прайда. И поэтому лев понимал, что обстоятельства появления здесь двуногого весьма необычны. За свой немалый век ничего подобного он не видел. Лев принюхался. Маккенрой почувствовал ватную слабость во всем теле — ведь у него не было даже ружья, у него не было с собой ничего, кроме маленького зеркального осколка. И самого лучшего в мире автомобиля. Вот в чем дело! Вот что останавливает льва — постоянное чувство плеча, на которое можно опереться. Мистер Норберт был здесь, сейчас… И древний инстинкт подсказал льву, что он больше не является единственным повелителем этой ночи. Черное лицо Маккенроя расплылось в улыбке, и эту улыбку нельзя было спутать ни с чем: именно так будет улыбаться скрипач и президент Юлик Ашкенази, когда небольшое устройство — пейджер сообщит ему, что бананы могут начать гнить. Лев повернул свою косматую голову и не спеша удалился в буш.

Маккенрой вспомнил, что он собирался помочиться. Потом он подошел к автомобилю и взялся рукой за дверцу. Что-то заставило его повернуться. Прямо над ним, заливая Землю своим грозным светом, стояла полная луна.

Маккенрой сел за руль и включил зажигание.

Мганге Ольчемьири и Йоргену Маклавски была отведена для сна маленькая комнатка на втором этаже Папашиного дома. Чуть большую комнату по соседству занимали патер Стоун и Профессор Ким, и совсем крохотную комнатку — сэр Урсуэл Льюис. Морриса Александера и остальных Папаша Янг разместил в небольшом домике для гостей, расположенном напротив входа в основное здание. Главного аскари Сэма почему-то не удивило, что Йорген предложил на эту ночь выставить охрану.

«Нет, Папаша точно не в себе, — подумал Йорген, отдавая Сэму последние распоряжения. — После беседы с мгангами он наговорил нам уже какой-то полной ерунды…

Сэр Джонатан Урсуэл Льюис проснулся среди ночи с ощущением того, что он умирает от любви. Липкий пот и подступающее удушье вывели сэра Льюиса из сказочного сна в безнадежную реальность, где существовало множество рациональных запретов и наложенных цивилизацией табу и где была единственная на земле женщина, годящаяся ему в дочери, за которой он был готов последовать даже в Страну Мертвых.

— Бог мой, я что— влюбленный мальчишка?! — К счастью, к сэру Льюису стала возвращаться его привычная ирония. — Что за нелепое наваждение?

Он промокнул платком лоб. Ему показалось, что он совсем проснулся.

Да, мой дорогой Урс, вам следует быть осторожнее… В вашем возрасте вредны столь острые блюда.

Сэр Льюис снова лег и, как только его голова коснулась подушки, тут же уснул. И снова провалился в сон, где остался терпкий дурман наготы ее тела. Он был счастлив в этом сне под белыми потоками пенящейся воды. В этом сне он был веселым молодым богом, превращающим виноград в вино, и страстно и радостно любил юную девственницу Зеделлу под бурными брызгами пенящегося водопада. Он почти физически ощущал, как слилась их плоть и как потоки любви заставляют пульсировать и сладостно дрожать их стонущие тела. Он занимался любовью с Зеделлой, юной речной нимфой, и от их соития повсюду стали распускаться белые цветы.

Сэр Льюис снова открыл глаза в комнатке, освещенной лишь плывущей за окнами полной луной. Он так и не понял, явь это или все еще продолжение сна. Потому что к нему склонилась дрожащая Зеделла, и когда она скинула невесомую ткань ночной рубашки, он почувствовал, что сейчас, в лунном свете, ему откроется тело самой прекрасной женщины на земле.

Демон был уже близко. Ольчемьири знал это. Он лежал с открытыми глазами и ждал, потому что бежать было бесполезно — демон его нашел. Странно, но мзее Йорген так и не понял слов старого мганги, хотя Ольчемьири выучил его языку буша. Мзее Йорген надеялся на силу большого ружья, поставленного у изголовья кровати, и не понимал, что демон идет совсем не теми дорогами, которые привели их в Аргерс-Пост. Его дороги начинались в другой стране и заканчиваются у вашего сердца. И поэтому именно оно, сердце, в состоянии почувствовать его приближение. Ольчемьири просто лежал и ждал, кто успеет первым: демон ночной страны Кишарре или Великий Дух Мвене-Ньяге, имеющий столько же имен, сколько языков он дал людям — своим детям. И скрывающий лишь одно-единственное до тех пор, пока он не позволит взглянуть в свои животворящие глаза.

Папаше Янгу не спалось в эту ночь. Удивительно, но оба чернокожих колдуна заявили, что один из людей, пришедших издалека, тоже великий мганга, только не знающий об этом. Приятель охотника Йоргена Маклавски и английского аристократа и мировой знаменитости Джонатана Урсуэла Льюиса, молодой профессор из Москвы— великий МГАНГА? Смешно… Вещи порой складываются странным образом. Папаша Янг уже сталкивался с подобным. Иногда человек об этом ничего не знает и счастливо проживает всю свою жизнь. Разумеется, его что-то мучает, случаются приступы необъяснимого волнения или безосновательной тоски, живет что-то внутри, не дающее покоя, но если Бог пошлет такому человеку хорошую семью и постоянный кусок хлеба, он проживет спокойную жизнь, так ничего об этом и не узнав. И по большому счету эта раскладка — самая удачная. По большому счету, может, это и есть жизнь: вспахать поле, вырастить и собрать урожай и уйти на покой. Потому что люди, одержимые этим звездным огнем, редко приносят счастье себе и другим. Редко получают… ну, скажем так, удовлетворение. Лишь только тогда, когда доходят до полюсов— одни до белого, другие до черного…

Сейчас в буше действовали те, кто дошел до черного. Папаша Янг так прямо об этом и заявил. Теперь они имели три оценки происходящего: Кишарре — страшного демона Маленького Народа, Папашиной Лиловой Зебры и странной истории, построенной на древних мифах и преданиях о великой стране людей-богов, находящейся когда-то в северных горах. Папаша Янг про себя назвал ее «ВУУ № 3». Версия Ученых Умников номер три. Наверное, ни одна из них не была единственно верной, и все три описывали в общем-то одно и то же. Авторы «ВУУ № 3» с этим согласились. А молодому профессору все же не удастся прожить спокойную жизнь. Может, он еще и не знает, что он белый мганга, но уже это, живущее внутри и не дающее покоя, привело его в центр африканского буша и еще не известно, куда заведет дальше.

Продолжая размышлять так, Папаша начал погружаться в сон, но снова послышался странный и неприятный звук, словно кто-то водил металлом по стеклу, и теперь уже Папаша Янг подумал, что это не могло просто показаться. Он подождал какое-то время — звук не повторился — и закрыл глаза. И тогда перстень, так удачно выменянный у Маккенроя, великолепный и, бесспорно, очень старинный перстень, приобретенный за бесценок и лежащий теперь на стеклянном блюдце, потому что Папаша любовался им на ночь, пошевелился…

…Он снова брел по Спиральной Башне. Скорее всего, это был сон, потому как он догадывался, что сейчас спит. Но он опять шел там, где аллеи поворачивали, а за поворотом ждала лужа, большая и хлюпающая, он брел по ту сторону запахов больницы, сталинского ампира, залитого вечным солнцем детства, по стране, опутанной Сумраком, и ему пришла пора вспомнить о перстне.