— О, я не собираюсь возвращаться в школу! Зачем мне это после всего, что случилось? Вряд ли в будущем мне так уж понадобится аттестат зрелости.

— Но разве он не нужен для поступления в университет?

Вирсон взглянул на инспектора так, будто заговаривать о чем-нибудь подобном было дерзостью и нахальством. А Дейзи сказала:

— А поступления в университет не планируется. Я готовилась к нему только чтобы доставить удовольствие Давине, — безразличным тоном продолжила она. — Но больше мне не удастся ее порадовать, так что…

— Дейзи ушла из школы, — объявил Вирсон, — все это в прошлом.

Вексфорд понял: сейчас последует еще одно заявление. «Дейзи только что согласилась стать моей женой» — или что-то не менее неожиданное и поразительное, высказанное в старинном выспреннем духе. Но никаких откровений не прозвучало. Вирсон вновь уткнулся в свой стакан. Через мгновение он сказал:

— Милая, если позволишь, я ненадолго задержусь у тебя. Здесь найдется что-нибудь перекусить или мы поедем куда-нибудь пообедать?

— Да кухня ломится от еды, — беззаботно ответила Дейзи. — У нас так всегда. Бренда готовит все утро напролет, она теперь не знает, чем себя занять, я здесь одна осталась.

Дейзи проводила Вексфорда до дверей.

— Вы оживились, — констатировал инспектор.

— Да, я немного оправилась.

Хотя по всему было видно, что дела ее гораздо лучше. У инспектора сложилось впечатление, что Дейзи время от времени пытается вызвать в себе прежнее страдание — ради благопристойности, что ли? Для формы? Но страдание больше не было настоящим — теперь ее настоящим состоянием было счастье. И тут, словно ее настигло чувство вины, Дейзи добавила:

— Но в каком-то смысле я никогда не оправлюсь. И никогда не забуду. Никогда. Даже на время. В другом месте мне было бы хуже.

— Жаль, что вы так решили. И про дом, и про университет. Конечно, университет — это не мое дело…

И тут Дейзи удивила его. Они стояли на пороге, дверь была открыта, и Вексфорд уже собирался идти. Вдруг Дейзи обвила его руками за шею и поцеловала в обе щеки. Ее губы были теплыми, поцелуи — крепкими, объятие — легким и радостным. Вексфорд решительно высвободился и сказал, как некогда говорил своим дочерям — и обычно без всякого успеха:

— Доставьте мне удовольствие. Сделайте то, о чем я прошу.

Фонтан оглашал двор мерным плеском, и рыба играла в сверкающей воде.

— Так что, — начал Берден, — мы считаем, что они уехали, а возможно, и приехали прямо через лес? Что у них был джип? «Лендровер» или какая-то подобная машина для бездорожья. И водитель знал здешние леса как свои пять пальцев?

— Энди Гриффин определенно знал здешние леса, — ответил Вексфорд, — и его отец знает их, возможно, лучше всех. Габбитас знает, и Кен Харрисон тоже, хотя этот похуже. Несомненно, трое убитых знали. Джоан Гарленд могла бы знать — у нас есть все основания так считать. И члены ее семьи.

— Канонир Джонс сказал, что вряд ли нашел бы сейчас дорогу к Танкред-Хаусу. А ведь мы его не спрашивали, он сам захотел это сообщить. Зачем? Не иначе, знал, что легко найдет эту дорогу. Дальше. Почему мы уверены, что они ехали через лес, а не просто шли пешком? Ведь потом им нужно было как-то выбраться на дорогу — по компасу или по нюху… Далеко не всякий сумеет провести через лес громоздкий джип, да еще в полной темноте. Ведь он мог включить только габариты, да и это уже было опасно.

— Второй шел впереди с фонарем, — без улыбки сказал Вексфорд, — как в годы первых безлошадных экипажей.

— Что ж, почему бы нет? Конечно, я с трудом такое представляю, но какие еще могут быть варианты? Если они ехали через Помфрет-Монакорум, они никак не миновали бы Биб Мью и не избежали бы встречи с Габбитасом. Если, конечно, Габбитас не был одним из них, вторым убийцей.

— А про мотоцикл ты не думал? Может, они ехали лесу на мотоцикле Энди Гриффина?

— Могла ли Дейзи перепутать звук мотоциклетного и автомобильного моторов? Как-то не представляю себе Джона Габбитаса за спиной у Энди Гриффина. Но не мне тебе говорить, что у Габбитаса нет алиби на день вечер 11 марта.

— Знаешь, Майк, в последние годы с алиби вообще творится что-то странное. Все реже можно установить надежное и несомненное алиби. Это, конечно, усложняет преступникам жизнь, но это же им на руку. Это, наверное, связано с тем, что люди стали жить поодиночке. На планете нас с каждым годом все больше, но жизнь у каждого становится все более одинокой.

Лицо Бердена приняло безучастное выражение — таким оно становилось, когда Вексфорд начинал «философствовать» (как это определял Берден). На эту мину у Вексфорда уже образовалась аллергия, и, поняв, что не может сказать по делу больше ничего стоящего, он оборвал свое рассуждение и распрощался с Верденом.

В машине по дороге домой он не переставал думать о том, что в наши дни подозреваемым становится все труднее подтвердить фактами свои заявления. В годы экономического спада, когда растет уровень безработицы, люди реже ходят в пабы, кинотеатры пустуют — публика довольствуется телевидением. В Кингсмаркэме кинотеатр закрылся пять лет назад, и его уже успели переделать в хозяйственный магазин. Никогда прежде не было столько одиноких домовладельцев. Все реже взрослые дети остаются жить с родителями. По вечерам и по ночам улицы Кингсмаркэма, Стовертона, Помфрета будто вымирают — ни пешехода, ни машины, оставленной на углу. Только проезжающие куда-то грузовики с одинокими водителями. Все по домам — неприкаянные мужчины и женщины сидят в маленьких домиках и крохотных квартирках и смотрят в телевизоры.

Отчасти из-за всех этих перемен полиции было трудно установить точное местопребывание свидетелей в день и час убийства. Кто мог бы подтвердить слова Джона Габбитаса или Канонира Джонса, да и Бибью, если уж на то пошло? Кто мог бы точно сказать, где был Кен Харрисон, Джон Чауни или Терри Гриффин, кроме разве их жен, на чье свидетельство никак нельзя полагаться? Трое последних в час убийства либо находились дома, либо на пути домой, с кем-то из них были жены, а кто-то оставался один.

Сказать, что Канонир Джонс исчез, было бы слишком. Позвонив в магазин спортинвентаря на Холлоуэй-роуд, Вексфорд узнал, что Джонс уехал, как он это нередко делал, на несколько дней в отпуск, а куда, не сказал, Вексфорд не мог не заметить совпадения — если, конечно, это не было чем-то большим, нежели просто совпадение. Джоан Гарленд владела магазином и исчезла. Канонир Джонс, который был с ней знаком и получал от нее письма, тоже владел магазином и «нередко исчезал». И еще одно обстоятельство привлекло внимание Вексфорда — в нем инспектор тоже готов был увидеть неслучайное совпадение. Канонир Джонс продает спортинвентарь, а Джран Гарленд превращает одну из комнат своего дома в спортзал и заполняет его всевозможными тренажерами. Не вместе ли эти двое сейчас? А если да, что они замыслили?

Хозяин загородной гостиницы «Радужная форель» в Плаксхэме с радостью рассказал сержанту Вайну все, что ему было известно о завсегдатае (если так можно сказать о человеке, который бывает наездами) заведения мистере Г.Г. Джонсе. Джонс останавливался у них лишь однажды, а потом всегда снимал небольшой домик по соседству. Домик Канонира располагался метрах в пятидесяти дальше по переулку в сторону реки — не так уж и по соседству, подумал Вайн.